Яр слушается. Я оказываюсь на свободе, стараюсь отойти от него на приличное расстояние.
– Почему ты решила устроиться на работу? Ты разве не ушла с головой в учебу?
– Мне надо как-то жить.
Яр смотрит на меня с недоверием и непониманием – ещё бы! Я и не жду от богатенького парня понимания.
– Этот город слишком дорогой для меня, – устало выдыхаю я. – Моя мама хорошо зарабатывает, но она все равно не может полностью меня здесь обеспечить. Да и деньги, что она прислала, и те, что я сама накопила, ушли на оплату аренды. Я заплатила за два месяца вперед: такое было условие съема. И вот я осталась без денег.
– А ты не можешь попросить свою маму, прислать тебе ещё, сказав, что потратила?
– Моя мама не дойная корова, чтобы деньги с неё тянуть! Я сама выбрала этот университет, да и не могу я так. Как я уже сказала, она присылает столько, сколько может. Не её вина, что мне не дали комнату в общаге. Не должна она голодать только потому, что её дочь вдруг захотела учиться в столице.
– Разве родители не должны дать хорошее образование? Разве они не отвечают за это?
– В каком мире ты живёшь? – Губы растягивает горькая усмешка. – Похоже, твоя вселенная намного слаще. А в моей всё иначе.
– Это как? – Яр делает шаг ко мне.
Я зажмуриваюсь, думая, могу ли я рассказать ему о себе то, что никогда не говорила другим.
– В моём мире, – всё же выдыхаю я, – есть только я и мама. После смерти отца, она только и делает, что работает. Я училась, стараясь отличными оценками хоть как-то отплатить ей за то, что в нашей квартире тепло и пахнет едой.
Я вновь закрываю глаза и словно окунаюсь в те годы. Меня немного тряхануло – тяжёлые воспоминания. Я будто вновь маленькая девочка, плачущая и не понимающая, почему так произошло – беспомощная, уязвимая, голодная.
– Первое время было очень тяжело. Знаешь, какое это счастье приходить домой, а там, на плите стоит горячий куриный суп, а на столе буханка хлеба? – Я сжала кулаки, удерживая озноб. Это, наверное, самое счастливое воспоминание после смерти папы. Да, мы с мамой пережили безденежье, так как отец был единственным кормильцем. Мама сразу устроилась на работу, но много ей не платили, а счета росли. – Уверена, что ты не знаешь. А я испытала это на себе. Как только подросла, пошла работать в супермаркет на полставки, чтобы не чувствовать себя нахлебником. Маму повысили до главного бухгалтера: и только тогда я смогла подумать об университете.
Мы с мамой остались только вдвоем в этом мире. Ей нужен был смысл в этой жизни. И она сделала меня её центром. Мама заботилась обо мне, забывая о себе, говоря, что я всё для неё.
И вот, чем я ей отплатила. Бросила, уехала учиться, хотела поймать удачу за хвост, стараясь не замечать, как ей тяжело.
Глаза затуманили нахлынувшие слёзы. Не знаю, почему я решила ему об этом рассказать. Он ведь все равно не поймет. Что может знать богатый мальчишка о тяготах жизни простых смертных?
Но Яр смотрит на меня так пристально. Ему это незнакомо, но я вижу, что Яр искренне пытается понять меня. Зачем ему это?
Мне внезапно становится холодно. Ледяной ветер напоминает разгоряченной коже о том, что на дворе октябрь. Я обхватываю свои плечи руками, морщась от мурашек. Зарываю глаза, мечтая оказаться в теплом месте.
И тепло приходит неожиданно, откуда-то сверху на плечи опускается нагретая куртка, пропитанная туалетной водой Яра. Я узнаю этот аромат, вдыхаю его, и лёгкие благодарно принимают этот дар.
– Прости, вытащил тебя без куртки, – говорит Яр, запахивая свою куртку на моей груди. – Садись в машину. Я домой тебя отвезу.
Я киваю, залезаю на переднее сиденье, вновь попадая в его роскошную вселенную.
– Я могу понять, почему ты хочешь работать, – говорит он, остановившись у дома. – Но почему именно официанткой?
– А кто ещё возьмет студента на работу?
– Но это небезопасно.
– А что в наше время безопасно? Везде опасно.
– Со мной безопасно, – буркнул Яр себе под нос.
– Что? – переспрашиваю, думая, что мне послышалось.
– Я не позволю тебе там работать. Если не послушаешься и все равно пойдешь, я вновь приду.
– А…
– А если решишь устроиться в другом месте, всё равно узнаю и приду туда.
– С ума сойти? Ты кто такой? Ты мне ведь никто, чтобы такие фокусы выкидывать.
– Почему это никто? Я твой друг. Теперь.
ГЛАВА 22
POV Скиф
Ася…
Всего три буквы. Но они сперва вспыхивают в моей груди яркими вспышками, а затем разгораются с такой силой, что мне сложно справиться с собой.
Друг. Зачем я сказал ей это? Хотел ли я быть ей другом?
Нет, не хотел. Но быть рядом с ней – это единственное желание.
Когда узнал, что она устроилась на работу, удивился, затем узнав, кем она собралась работать, разозлился.
Хрык, в голове поднялся красный флаг, как тряпка для быка. Я не мог позволить ей работать официанткой так же, как и жить в коммуналке. Это все не для неё. Ася слишком хорошая. Разве она не должна усердно учиться, чтобы чего-то в этой жизни добиться? Почему она тратит своё драгоценное время на такую глупость?
И её объяснение полностью пошатнуло мое мировоззрение – как странно. Я никогда не задумывался о том, как живут другие люди, почему они так усердно трудятся? Ася права, я родился и вырос на всём готовом. Я думал, что родители мне что-то должны и чем-то обязаны. Но правда в том, что это я просто неблагодарный сынок.
Как она там сказала? Счастье – это куриный суп и булка хлеба? Разве можно довольствоваться только этим?
Скажи мне это кто-нибудь другой – я не поверю. Но я видел её глаза, налившиеся слезами, когда она открывала мне свои сокровенные воспоминания. Вот откуда взялось её упрямство, упорство и целеустремлённость. Вот почему она так стремиться вверх, но при этом не ищет лёгких путей.
Я не спал всю ночь, думал, чем могу ей помочь. Мои деньги она точно не возьмёт, а работать я ей не позволю.
– Макс, – зову я друга, уставившегося в телефон, – Макс!
– Что? Препод уже пришёл? – Он отрывается от дисплея, оглядывает аудиторию.
– Нет, – раздражённо отвечаю я, – мне нужна твоя помощь.
– Я не буду больше вытравливать твою приживалку! – Лётчик выставляет руку перед собой, затем встряхивает ею, отмахиваясь от меня. – Даже не проси, неблагодарная скотина!
– Да не это мне нужно! – вспыхиваю я, привлекая внимание одногруппников, затем продолжаю уже тише. – Ванильную мы больше не трогаем. Тут другое.
– Что? – Макс прищуривается, заинтересовавшись. – Что на этот раз?
