Сердце – самый глупый орган.
Оно все ещё цепляется за мимолетные взгляды, слова, пытаясь найти во всём смысл, хотя разум твердит ему, что Яр просто был пьян и не соображал, что говорит. Может, это вообще было обращено не мне.
Я захлопываю книгу, понимая, что это бесполезно. Пока моё глупое сердечко бьется так сильно, голова отказывается воспринимать хоть какую-то информацию.
Я выхожу из библиотеки, подпрыгиваю на месте от слишком громкого и неожиданного звука. Мне посигналили?
Я поворачиваю голову к дороге. Машина Яра.
– Садись! – кричит он, приоткрывая пассажирское окно.
Я не хочу.
– Ася! Садись! На улице слишком холодно и сыро!
Да? А я и не заметила.
Он не отстанет, в этом я уверена.
Я сажусь в машину. Он прав. В машине гораздо теплее, чем снаружи.
– Всё прочитала?
– Что? – качаю головой, немного прищурившись.
– Ну, – замешкал Яр, – ты была в библиотеке. Всё прочитала, что хотела?
– Ах, – я быстро смотрю в сторону здания, но затем возвращаюсь к Яру, – да, всё…
И ничего! Ничего я не прочитала!
Яр выглядит… свежим, по сравнению с тем состоянием, в котором он был вчера. Хотя если приглядеться, то можно заметить, что похмелье его всё ещё не отпустило.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю. – Я думала, ты целый день проведёшь в горизонтальном положении.
– На твоей кровати? – Озорной огонёк вспыхивает в его темных глазах, но быстро гаснет. – Прости.
Чего-чего, а извинений я не ожидала.
– За что? – Брови взлетели вверх.
– За всё, что было вчера. – Он нервничает. Это видно по тому, как его пальцы сжимают рычаг переключения скоростей. – Не знаю, что на меня нашло. Я напился и…
Яр не договорил. Он остановился, чтобы посмотреть на руль. Я тоже вся на нервах. Мне не нравился этот разговор. Я не хочу говорить о том, что вчера произошло. Легче сделать вид, что ничего и не было. Глядишь, смогу себя в этом убедить, если никто не будет напоминать, а ещё хуже – извиняться.
– Яр, я не…
– Ася, я не хочу терять такого друга, как ты. – Яр поднимает на меня глаза. – Я знаю, что вчера вёл себя как скотина. Я нажрался в хлам и не контролировал себя. Мне стыдно. Я всё испортил, но… Не отворачивайся от меня. Пожалуйста.
Моё сердце дергается. Я не знаю, куда деть дрожащие руки, а из глаз вот-вот брызнут слёзы.
Дружба. Вот, что его волнует.
Я поворачиваю голову в сторону, чтобы он не увидел, как я расстроена.
– Ася, – шепчет Яр, – я знаю, что виноват. И ты имеешь полное право злиться на меня. Скажи, как мне вернуть всё назад?
Это невозможно. Я зажмуриваю глаза. Разве могу я просто вернуться к тому времени, когда ещё не любила его?
– Я хочу, чтобы всё стало, как прежде. Я очень хочу загладить свою вину.
Как прежде?
– Ты только скажи мне, как это сделать?
Но я молчу. У меня нет ответа.
– Завтра мама устраивает приём в честь моего дня рождения. – Не чувствую радости в его голосе. – Я не хочу идти, но мне придётся. Я хотел позвать тебя…
Я быстро оборачиваюсь.
– Вчера я хотел позвать тебя с собой, – поправляет он. – Хотя и сегодня хочу. Но я понимаю, что не могу просить тебя о чем-то. Я ненавижу все эти сборища. И мне бы очень хотелось, чтобы там был хотя бы один человек, которого я, действительно, хочу видеть.
– Там будут твои родители, твой брат. Семья.
Яр кривит губы.
– Семья. Это не то, что ты вкладываешь в это слово. У моей семьи есть брат. Он наша гордость и надежда. А я так… маленький избалованный сын. Всё моё окружение, все те, кто явятся завтра на приём, считают меня пиявкой. И ты тоже…
– Яр…
– Нет, вы все правы. Я ничего в своей жизни не делаю правильно. Я всегда все порчу. Я разрушил надежды своих родителей, разрушил счастье своего брата. И вчера я перечеркнул нашу дружбу.
Душу стянули тиски. Его лицо исказилось гримасой боли. Он правда считает себя таким?
– Но ты не обязан делать так, как хотят твои родители, – прикладывая неимоверное усилие, говорю я. – И счастье брата ты не разрушал. Эта была иллюзия, в которой он жил. Если бы она не выбрала тебя, пошла бы к другому. В конечном итоге, – я закусила губу, – твоему брату всё равно стало бы больно.
А вот про нашу дружбу я ничего не могла сказать. Вот тут он облажался… и не только он. И я была первой, когда влюбилась в него, вместо того, чтобы быть ему просто другом.
Он хотел позвать меня с собой и хочет этого сейчас?
Переключатель щёлкнул. Я поняла, как перестать тянуться к нему.
– Я пойду с тобой на этот приём.
Яр ошарашено вскидывает голову.
– Да, – повторяю я, скорее для себя. – Я пойду.
Только так я смогу воочию увидеть, насколько отличаются наши миры. Увидеть ту границу, которую чувства никогда не пересекут. Моё твердолобое сердце, наконец, поймёт, почему ему следует угомониться.
ГЛАВА 27
POV Скиф
Я наблюдаю, как Ася выходит из своей комнаты, в которой она заперлась на сутки. Я понимаю, что она не хочет меня видеть после того, что я натворил. Но почему тогда согласилась сопровождать меня?
Головоломка, на которую я не смог найти ответ в течение этих суток.
Мои губы непроизвольно растягиваются в улыбке, когда я вижу, что она надела платье и пальто, которые я купил для неё. Я попросил продавщицу уложить их в красивые коробочки, чтобы поставить ей под дверь.
Платье идеально ей подошло. Я не ошибся ни в размере, ни в фасоне. Оно напоминало мне то, в котором Ася была позавчера. Только более нежный вариант. Воздушное платье телесного цвета, с кружевами, обрамляющими не слишком пышную фатиновую юбку (так, кажется, назвала эту ткань продавщица). Кружевной рисунок также прикрывал грудь, плечи и спину, создавая невинный образ. Как раз под стать Ванильной.
– Спасибо за платье, – говорит она, после чего поджимает губы, и я не могу определить, понравилось ли ей, или это обидело её, – и за пальто.
Надеюсь, она не решила, что я пытаюсь унизить её, подобрав ей платье? Она ведь не подумала, что я усомнился в её способности выбрать подходящий наряд?
Я люблю Асю такой, какая она есть. Я бы хотел, чтобы она надела то, что носит всегда – простые джинсы, выгодно подчёркивающие её округлую попку (уверен, она об этом даже не догадывается), свитер, облегающий её талию и высокую девичью грудь. Мне нравятся её темные ботиночки на сплошной подошве, теплая куртка. Ася не старается вылезти из кожи вон, чтобы кому-то что-то доказать. Она не стремится к всеобщему вниманию.
