— Ко мне? К тебе?
— Не нужны мне твои подачки — испуганно отвечаю, вскидывая голову и встретившись с плохо скрываемым осуждением, начинаю паниковать. — Я хочу к себе домой. Хочу забиться в угол, потому что без тебя и твоего порицания прекрасно осознаю как я накосячила, убив ребёнка, отобрав у него жизнь по приказу, а не по своей воле. Хочешь меня ненавидеть?! Пожалуйста! Только нотациями не пытай.
Пока я истошно ору, глотая истерику сдобренную тугой слюной, до сих пор хранящей больничный привкус, Андрей глядя куда-то сквозь меня, досадно морщится, видимо понимая теперь грань моего состояния, стоящего уже на парапете истерики. И сейчас выбор за ним, либо успокоить, либо столкнуть.
— Тварь я конченая…сама это понимаю и мне от этого ещё больнее. Я никогда не смогу простить себя за малодушие, за отсутствие смелости… — меня вовсю колотит, мандраж растягивает на губах нервную ухмылку, больше походившую на звериный оскал. Смех сквозь слезы сильнее раскрывает уязвление и разбитость. А честность, с которой я согласна на все сто, невыносимо тянет жилы тоской и ненавистью к себе самой, морозит одиночеством маячившим на горизонте моей жизни. — Ты хотя бы не смотри на меня так, — дрожу от холода, но не того который порывистым ветром пробирается под толстовку, облизывая кожу колючей боязнью, что Андрей может меня оттолкнуть.
Андрей молча достаёт сигареты, вновь воюет с зажигалкой и наконец закурив, переводит на меня взгляд, по которому не понять истинных эмоций. Снова затягивается, глубоко, нервно и почти не выпуская дым сразу, отравляя лёгкие никотином. Так же, как я травлю себя плачем.
— Извини…что мой телефон разрядился и я не помню других номеров наизусть, — стираю слёзы промокшим рукавом. — Извини…что ты самый родной человек для меня. Извини…что мне не к кому больше обратиться.
Зажмуриваюсь, облегчённо вздыхая, выговорив наболевшее, гложущее изнутри и рвущее на части.
Кончика носа касается что-то жаркое, тесное, влажное, но до одури приятное и знакомое. С трудом разлепив заплаканные веки, вижу как Андрей нежно целует в нос, не спеша отстраняться, а плотнее вдавливаясь и обнимая. Успокаивая и убаюкивая в своих объятиях, забирая часть боли.
— Поехали, не хватало, чтобы ты ещё и простыла.
Усаживает на пассажирское сидение, бережно накидывает ремень безопасности, а щёлкнув замком, снова целует. Теперь уже в висок, быстро, попутно сочувственно вздыхая, словно выражая этим горячим потоком воздуха жалость к моей безнадёжности.
— Сначала заедем ко мне, я заберу ноут, соберу кое-какие вещи…
— Зачем? — перебиваю чётко озвученный маршрут. — Я справлюсь сама, не маленькая.
— Конечно, не маленькая. Даже аборты имеешь право делать, — перекрикивает истошное гудение своего же клаксона, обозначая собственное безрассудство грубого перестраивания в левый ряд, обгоняя и со злостью давя на педаль газа. — Раньше мне надо было уебать тварь эту, чтобы ссал кровью и трахаться не хотел.
Следующие за нами автолюбители откликаются нетерпеливыми и предупреждающими сигналами, но Андрей лишь нервно скользит взглядом по зеркалам, игнорируя все положенные дорожные правила. Я вдавливаюсь сильнее в кресло, начиная думать, что авария сейчас уместное наказание за взятый мною на душу грех.
— Прекрати, ты угробишь нас.
Срываюсь на визг, когда Андрей проскакивает на красный, буквально перед колёсами КАМАЗа.
Остаток дороги едем молча и мой водитель смиренно придерживается минимального скоростного режима, вымещая злобу на сигаретах, выкуривая их почти с фильтром, одну за одной. В душном салоне наполненном гневом и так нечем дышать, так ещё и сизое облако выедает глаза вместе с мозгом, которым я не могу понять с чего Андрей так злится?
Бесится, стискивая руль до противного треска кожаной оплётки, скрипя этим звуком по натянутым нервам, словно пенопластом по стеклу. Мерзко заставляя передернуться и поскорее сбежать от него.
— Мне этот академик в очках сказал, что тебе нужен уход, — припарковавшись во дворе, Андрей устало опускает голову, уперевшись лбом в собственные руки, крепко стискивающие руль. — Следить за температурой, так что тебе придется меня терпеть.
— Я готова, только мозг мне не клюй. Без тебя тошно. И… — невесомо касаясь, зарываюсь пальчиками в его волосы. — Спасибо тебе. Мне действительно больше не на кого положиться и я бы не хотела огласки на работе.
Последняя фраза лишняя, ведь Андрей мой вечный буфер, который умеет смягчать силы удара при столкновениях с жизненными проблемами и без него я никто, раздавленная девчонка, ищущая тепла.
Глава 17
В квартире тихо, пусто и холодно, впрочем, как и на душе, гаденько и сыро. Хочется отмыться от надуманной грязи брезгливо въевшейся под кожу, от тошнотворного больничного запаха пропитавшего волосы до самых корней, проникнув в голову, с целью отравить всю меня без остатка. Закрываюсь в ванной комнате, в надежде укрыться от всего мира. Отгородиться от пережитых ощущений, которые навсегда впились ногтями в моё мясо, раз за разом дёргая и причиняя очередной приступ боли, заполняясь до краёв разъедающим изнутри чувством вины.
Скидываю вещи ворохом себе под ноги, не заботясь о порядке. Скорее всего я их больше не надену, никогда и не при каких обстоятельствах, ведь они будут будоражить неприятные воспоминания, натирать швами полученную травму.
Направляю душевую лейку так, чтобы стоять под сплошной стеной воды, специально сделанной погорячее. Практически обжигаясь и задыхаясь от пара наполнившего ванную комнату, и я терплю, ведь физический дискомфорт хоть на время помогает мне забыть о содеянном. С остервенением и злостью к самой себе прохожусь грубой мочалкой по бледным кожным покровам, наказывая за дурость.
Хотя если сказать честно, родить от человека подобного Вадиму тоже неответственно и глупо по отношению к ребёнку. И дело вовсе не в генетическом наборе хромосом с явным перевесом на плохие качества, а в том что неизвестно как ещё может не состоявшийся отец себя вести. Разрушать жизни он умеет квалифицированно, рука набита на собственной в край размазанной и никчёмной.
Да и воспоминания о собственном детстве не прибавляют плюсиков в списке «за» и «против» беременности. В памяти по сей день остаётся несчастная женщина с маленькой дочкой на руках, без работы, мужа, подруг и поддержки, в вечной депрессии и с тёмными кругами под красивыми изумрудными глазами, но пустыми и печальными до самой её смерти. Такой мне запомнилась мать. И превращаться в подобный овощ я не желаю. Никому не нужны чужие дети, я это слишком хорошо знаю по себе, чтобы обречь дитя на нелюбовь.
Стук в дверь прерывает первые несмелые шаги на пути самобичевания, возвращая в реальность.
— Ты там в порядке?
Приглушённо звучит голос Андрея, вероятнее всего только что вернувшегося, или нет? Не берусь утверждать, просто я потеряна и во времени, и в собственной жизни. Выброшена, как дельфин потерявший ориентир и за неимением способа самостоятельно вернуться, ожидающий смерть на берегу. Так и я, физически живу, но душевно разлагаюсь.
