А значит, после командировки в Нагорный Карабах он сразу полетит в Анапу. Кажется, это называется закрыть гештальт – завершить действие, чтобы начать новое. Его гештальт – Алина, и пока он не закрыт, в жизни Тёмы не стоит ждать спокойствия.
Он будет испытывать вину, мучиться вопросами типа «а что если бы…», выслушивать претензии от родителей, в общем… лучше сделать, как говорит мама. Всем будет лучше.
Да и с Алиной нужно помириться, как-то перешагнуть через то, что было и попытаться жить дальше. Пусть как брат и сестра… раз на большее он не может надеяться.
Решено, он вернётся и всё уладит. В конце концов, они одна семья, а в семье должны царить радость и любовь.
Через два дня в самолёте Тёма пытался сосредоточиться на изучении документов, перепроверяя пункты плана, уточняя время и координаты. Эта миссия была очень важной. Сейчас в Карабахе идут поиски останков погибших, и их съёмочная группа будет участвовать в этом процессе.
Но мысли то и дело улетали в Анапу, в прошлое лето, когда он наконец обрёл своё счастье и тут же его потерял…
У взлётной полосы их встречали две военные машины. Тёма, как руководитель группы, первым сошёл с самолёта и пожал руку пожилому коренастому подполковнику Григорьеву, который оказался старым приятелем Петра Семёновича.
По дороге Григорьев проводил обычный инструктаж, куда можно соваться, а куда лучше даже не смотреть. Это было уже привычно, и Тёма смотрел на открывающийся постапокалиптический пейзаж – разрушенные здания, искорёженные дороги, обугленные остовы деревьев и разносимый ветром пепел. Всё это он видел в каждой своей командировке, но так и не смог привыкнуть.
Ребята в его команде подобрались тоже бывалые, только у оператора было меньше десяти командировок, все остальные уже перевалили этот первый юбилей.
Разменяв свою «десятку» Тёма совершил традиционный поход в бар, где обычно отдыхали сотрудники их редакции, и под дружный хор подбадривающих голосов осушил подряд десять шотов горящей самбуки. А потом пару раз наблюдал за другими новичками, проходившими ритуал, и вспоминал свои ощущения: горячо, опасно и нельзя останавливаться.
Именно так всегда и было в командировках.
Журналисты переговаривались с военными, слышался смех после пошлых шуточек режиссёра. Казалось, присутствовавшие в этом внедорожнике не замечали того, что творится снаружи.
Или делали вид.
Сначала Тёма почувствовал, как машина подпрыгнула в воздух, словно колесо наскочило на кочку или попало в глубокую выбоину. Клацнули зубы, прикусывая язык, рот заполнился горячей кровью.
Взрыв раздался гораздо позже. Тогда он ещё не знал, что это взрыв. Просто был страшный грохот, от которого Тёма вдруг оглох. А за ним пришла боль. Содрогнулось всё тело, затрещали, ломаясь, кости. Колено будто разорвал пополам взбесившийся великан. А лицо пылало, словно с него заживо сдирали кожу.
Темноте, накрывшей его через секунду, Артём был даже рад, потому что в ней растворилась боль, и пришла Алина. Она улыбалась и тянула к нему руки. Тёма попытался в ответ протянуть свою ладонь, но понял, что его больше нет.
Глава 28
Транспорт, в котором ехал Тёма, подорвался на мине…
Слова никак не складывались в картинку, их смысл ускользал, как я ни пыталась сосредоточиться.
Последние три дня в нашем доме царило форменное безумие. Мама безостановочно плакала, ба колола ей успокоительное. Папа обзванивал знакомых среди военных и чиновников, чтобы нам позволили навестить Тёмку в военном госпитале.
Мы знали только, что он ещё жив. «Пока жив», – ответили отцу вчера по телефону, а потом повесили трубку. И больше информации не поступало.
Нет, это сон. Такого просто не может быть. Чтобы Тёма, тот самый живой и весёлый Тёма, чтобы он…
Наверное, мне следовало тоже попросить у ба укол, но я боялась уснуть и пропустить последние новости. Все эти три дня я так и не поднималась в свою комнату. Почти никто из нас не покидал гостиную. Мы словно приняли неосознанное решение держаться вместе. Так было немного легче ждать новостей. И в эти дни как никогда раньше я чётко осознала, что мы – семья.
И я – её часть.
Даже Джек, как будто проникся общей атмосферой настигшего нас горя, он тихонько лежал, свернувшись калачиком на диване, изредка просясь в туалет.
Наконец папе совместно с Тёминым начальником удалось добиться новостей. В конце недели Артёма с другими ранеными перевезут в Москву. Там мы и сможем его увидеть.
Саша опять плакала, уже от радости. Папа обнимал её, убеждая, что теперь-то уж всё будет хорошо.
А я по-прежнему пребывала в прострации, как будто сама подорвалась на мине, и меня контузило. Я просто не могла в это поверить. А ещё меня накрыло тяжёлым грузом вины. Я ведь не хотела видеть Тёмку. Я его прогнала. Отказалась даже разговаривать с ним, а ещё убрала его номер в «чёрный список», чтобы он не мог мне позвонить. Я настолько отгородилась от него, что сейчас даже не могла вспомнить последние слова, которые ему сказала.
Я не хотела видеть Тёму и вот теперь… Я могу не увидеть его больше никогда.
В Москву поехали все. И Джек тоже. В этом странном состоянии оцепенения, среди нереальности происходящего мы цеплялись друг за друга, как будто это помогало нам оставаться в здравом уме.
В госпиталь нас всех не пустили. Два человека, и всё. Никто не предложил принимать решение, делать выбор. Просто ба взяла у меня поводок, а Саша сжала пальцы, и мы с ней вместе двинулись навстречу неизвестности.
Палата была общей. В ней лежали четверо мужчин, разделённые только плотными занавесками, которые сейчас были отдёрнуты. Все четверо спали или были без сознания. В палате слышался только размеренный писк приборов.
Похоже, здесь нет Тёмы?
У троих лица были открыты, у четвёртого бинты покрывали не только лицо, но ещё шею и часть груди.
– Мам, мы ошиблись номером палаты, здесь нет Тёмы… – тихо произнесла я, а Саша вдруг сдавила меня в объятиях и зарыдала.
– Дочка, девочка моя, – она обнимала меня и исступленно целовала. Я не сразу поняла, что впервые назвала её мамой. Кажется, в мыслях я уже давно начала называть её этим словом. Оно казалось правильным. Но в горле рос комок, не позволяя вымолвить ни слова.
– Вы к кому? – вдруг раздался от двери женский голос.
– К Логинову, – глухо ответила Саша.
Медсестра подошла к кровати забинтованного мужчины и сняла со спинки папку-планшет с прикреплённым к ней листком бумаги.
– Состояние тяжёлое, пока прогнозов не даём…
Саша осела на пол. А я, недоумённо уставившаяся на забинтованное лицо мужчины, этого даже не заметила. Это Тёма? Это правда Тёма? Это о нём сейчас говорила медсестра – прогнозов не даём?
