— Отныне на земле нет двоим нам места.
Услышав это, князь стер со своего лица победную ухмылку и вскинул перед собой защитный щит тьмы, вот только не учел он силу разбитого сердца ведьмы, и вложив последнюю крупицу тьмы, что зло ворочалась внутри, крикнула:
— Ты мне враг, князь Бриан, и клянусь великим отцу небу и матери земле, что только один из нас может жить.
Я видела как слова клятвы словно меланжевая пряжа сплетаются между собой и стрелой устремляются к нязю, с трудом преодолевая щит, но все схватив того за щею, словно удавка затягиваясь и ставя печать кровного врага. На моей шее появилась такая же метка, черный колючий ошейник не исчезнет пока один из нас не умрет и клятва не будет исполнена.
— Ведьма. — князь не просто кричал, он ревел сумасшедшим зверем, потерявшим столь желанную добычу, но я уже не слушала.
Подойдя к Дару снова опусилась на колени и поцеловала все еще теплые губы любимого. И чего я так кручинилась и гордыну свою показывала? И чем это закончилось? Что мне теперь делать на свете белом без тебя. Меня тронули за плечо.
— Поднимайся, доченька. Нужно идти, скоро прилетят драконы и заберут его.
— Не отдам. — я продолжала гладить любимое лицо, начавшее покрываться мелкими чешуйками.
— Не тебе решать.
— Мне.
Поднялась, разбудила уже успевшую задремать светлую силу, и сплетя из силовых нитей кокон, завернула в него дракона укрыв от чужих и досужих глаз. Пошатываясь от боли и горя, побрела в торону ведьминого дома. Я никому не позволю его забрать, и пусть я буду сумасшедшей, единственной кто привяжет дух дракона к дому, но я это сделаю.
Ведьмочки, двинувшиеся было следом, застыли после моих слов.
— Я более не вашего круга, вам сюда хода нет.
Ведьмы охнули, что может быть хуже чем ведьма по собсвенной воле рвущая круг.
— Не смей, Василиса. В тебе сейчас горе говорит.
Я повернулась в Всеславе.
— Может горе, да только не могу я доверять тем, кто от удара в спину не защитит.
С трудом, с каждым шагом теряя силы, продолжила свой путь. Лес, словно чувствуя мое горе затих, а может это всех спугнул еще такой далекий скорбный рев драконов. И правда соро здесь будут.
На пороге дома нас встречала Ганна, казалось еще больше сгорбившаяся и постаревшая. За ворота вошли только я, мама и Дар.
— Вноси в дом своего суженого.
Я послушно прошла по широким ступеням, почувствовав как меня невесомо коснулись пальцы хранителя, словно успокаивая и прося о чем-то.
— Клади здесь.
Ганна указала на широкую лавку отодвинутую от стола. Кузьмича нигде видно не было, неужели ведьма сама подсуетилась, хотя у хранителя тоже сил предостаточно.
— Может уже сбросишь с него путы?
— Нет. Нехочу чтобы еще кто-то видел его таким.
Ганна скорбно вздохнула, да опустилась та небольшой, грубо сколоченный стул.
— Насколько любишь своего дракона, Василиса?
— Сильно люблю.
Мама успокаивающе погладила по плечу и сжала, словно предострегая.
— Да уж вижу. Тьму из тебя силой вытравили, а вот свет сам гаснет. И куда же ты смотрела?
Ганна в упор посмотрела на маму.
— Что дочь, что мать ведьмы никудышние.
Мама вскинулась, выпрямляясь и едва ядом не брызжа.
— Не смей, ведьма.
— Я то ведьма, а вот вы кто, еще вопрос. — она задумалась, и тихо словно воспоминния былых дней много боли достовляли, проговорила. — Много зла я делала, верой и правдой тьме служила, оттого и душа моя чернее сажи. Так хоть в послении часы жизни своей что-то доброе сделаю, может хоть часть грехов искуплю, хотя на мне их столько, что будет как капля в море. Помогу я тебе в горе твоем, Василиса, да только условие есть у меня, подумай крепко перед тем как принять его или нет.
Это ж как ведьма помочь может? Рану-то не залечить уже, я вижу как тело дракона все больше покрывается блестящей шкурой дракона.
— Говори что хочешь.
— Я умру, но перед этим ты силу мою должна принять, иначе я уйти не смогу.
Мама выкрикнула первее меня.
— Не нуждаемся в силе чужого рода, своего хватает.
Старуха хмыкнула.
— Да я уж вижу. Ну так что?
— Не смей, Василиса. Чужая сила большая ответственность, тебе бы со своей справиться.
Права она конечно, вот только внутри что-то скребет, требуя согласиться.
— Это ты не глупи, ведьма. Видишь сколько в твоей дочери света, и если не уравновесить его тьмой, он ее и обжечь может. Или хочешь свою кровинушку к отцу отправить? Так он и сам скоро явится, имя то ее в книге рода появилось, а с женщинами сама знаешь у них проблема, так что скоро прискачет как миленький.
Мама затихла, а я ответила.
— Я согласна.
Ганна хлопнула руками.
— Вот и хорошо, вот и ладненько. А теперь поднимись и возьми на печи, под соломой там покопайся, три золотых монеты.
Я покосилась на Дара.
— Да никуда он не денется.
Пошла, запустила руку под слежавшуюся солому и нащупала небольшой мешочек, вытащив его на свет показала Ганне.
— Да, это оно. Знала бы ты каких трудов мне в свое время стоило их достать, немало народу извести пришлось. Да потом другой способ придумала.
Она покосилась на своего хранителя, а я поспешно вытрусила из мешочка монеты — блестящие, словно и не пролежали много лет без дела, большие кругляши из полновесного золота. Подошедшая мама посмотрела на монеты и как фурия кинулась к Ганне.
— Ты и мою дочь угробить решила? Ты куда ее послать хочешь? Я тебя саму щас к праотцам отправлю, чтобы обратно дорогу не нашла.
— Мама!
Мой окрик заставил женщин оторваться друг от друга.
— Ей решать идти аль нет, я никого заставлять не буду.
Всклокоченная ведьма зло зыркала по сторонам. Налет добродушия с нее слетел совершенно, и вот сейчас я видела ее истинную суть — злую, темную, не дающую ей самой покоя
— Говори.
— После того как ты примешь силу мою, я прикажу открыть ворота и сниму защиту, смерть тут же за прилетит, она только и ждет чтобы утащить меня. Ты сможешь за нами увязаться и найти путь к реке Смородине, а дальше как быть тебе самой решать, идти к Калиному мосту или нет. Да только помни, что ведьмы всегда охраняли этот путь, контролировали мир живых и мертвых, один из хранителей моста — змей, дальний сородич твое милого, может и договориться сможете.
— А монеты зачем?
Ганна зло зыркнула на маму.
