– Иветт, где тебя держат? Жизнью клянусь, без тебя я отсюда не уйду!
– Ты с ума сошёл?!
– Разве любовь не разновидность сумасшествия? – философски хмыкает Лайс так спокойно, словно нет никакого огня.
Мне становится легче. Лайс возрождает во мне уверенность и боевой настрой.
Руны послушно выстраиваются цепочкой, кольцо замыкается, и вокруг нас вспыхивает полупрозрачная стена. Секунда, вторая, и в нас бьёт пламя. Огонь ревёт, застилает собой коридор, раз за разом пробует прочность моего щита.
– Мы можем прорваться наверх, – в последний раз предупреждаю я.
– Иви!
В голосе Лайса мешаются ярость пополам с отчаянием.
Я подчиняюсь. Я бы тоже не оставила Лайса. Значит, вместе и только вместе. Я хватаю его за руку и, ориентируясь на покорёженный ментальный фон, тяну прочь от выхода. Бушующий огонь остаётся позади, мы бежим по пока не захваченным пламенем подземным помещениям, но я не обольщаюсь – пожар разгорается, и скоро огонь настигнет нас, безопасность обманчива.
Мне удаётся почувствовать родное тело, и я беру направление.
– Храмовый журнал там, – на бегу бросаю я.
Если выберемся, журнал явно пригодится для доказательств в суде.
– Нет!
Ох, Лайс…
Поворот, и мы оказываемся в боковом коридоре. По обе стороны за решётками пустые камеры, явно оборудованные для содержания пленников. Топчаны засыпаны соломой, в стены вмурованы цепи. К счастью, камеры пустуют. Не представляю, как бы мы сумели спасти людей.
Занята лишь третья слева камера. На топчане, свесив руку на пол, лежу я.
Странно, но кто-то заботливо накрыл меня простынёй. Ошибку первого впечатления я понимаю почти сразу. Никакая это не забота. Да и простынёй называть белую ткань неправильно. Скорее уж холст, потому что на нём тщательно выведены руны, а ещё по краю болтаются чёрные нити. Впрочем, они не опасны – от них остались одни обрывки.
В отличии от меня Лайс исследует решётку. Она тоже укреплена рунами. Я стираю их без особых усилий, тщательно проверяю, причём не только осматриваю, но и прислушиваюсь к менталу. Руны, как и другая магия, оставляют след.
– Чисто.
Увы, убрать магию – не означает открыть решётку. Самый обыкновенный механический замок надёжно закрыт. Ключа у нас нет.
Я кошусь на Лайса и не смею сказать, что магия вновь утекает быстрее и быстрее с каждой секундой. В голову приходит полнейшая глупость – жаль, что зеркала нет, залитая перламутром кожа наверняка смотрится волшебно. Я кривлю губы и не выдерживаю, прижимаюсь к Лайсу со спины. Так хочется обнять, поцеловать…
– Иви, всё хорошо. Я же обещал.
Лайс обхватывает замок ладонями, до крови прикусывает губу. Я не могу сходу разобрать, что он делает. Что-то сложное. Лайс бледнеет, зажмуривается. А я даже помочь не могу… Металл начинает осыпаться хлопьями ржавчины. Лайс несколько раз дёргает замок, и тот наконец поддаётся, отрывается. Лайс отбрасывает его в сторону, врывается в камеру и, не дожидаясь моих подсказок, сдирает с меня простыню, швыряет в дальний угол.
– Иви?
Я смотрю на себя со стороны. Лицо осунулось, под закрытыми глазами чёрные полукружие. Дыхания словно нет. Лайс касается моей шеи и успокоенно кивает. Пульс, пусть слабый, но прощупывается. Тело ещё живо.
– Иви, быстрее. Чего ты ждёшь?
В ответ я улыбаюсь:
– Люблю тебя, Лайс, – пусть это будут последние слова, которые я произнесу.
Мы в камере, но я не знаю, успели ли мы.
Ментальная оболочка моей души больше не может существовать. Я истекаю магией, теряю силы.
– Иветт!
Если я выживу, буду слаба, как новорожденный котёнок. Последние силы я трачу на то, чтобы создать вокруг Лайса хоть какую-то защиту. Получается плохо, но я стараюсь.
Оболочка исчезает, её остатки смывает уходящая магия. Моя душа на миг остаётся полностью обнажённой. Лайс больше не может меня видеть, я застываю на границе между жизнью и посмертием. И мир медленно выцветает, меня поглощает тьма.
Глава 33
Прохладный мрак безвременья дарит спокойствие и уют, а резкий свет несёт боль и ломоту во всём теле. Кто-то настойчиво требует ответа, зовёт, теребит за плечо, а я изо всех сил сопротивляюсь пробуждению. Жаль, но очередная встряска окончательно разгоняет остатки сна, как ни цепляюсь за них, удержать не получается, и вместо с осознанием действительности приходят слабость, тошнота и сухость во рту. Язык словно слипся, голова кружится, ноет и похожа на раздувшуюся подушку.
– Иветт.
М-м-м…
Дайте мне забиться в щель и забыться. А ещё воды, пожалуйста.
– Жива…, – выдыхает настырный изверг.
Влагу я замечаю не сразу, спёкшиеся губы не хотят открываться и вода проливается мимо.
Тот, кто меня держит, догадывается приложить к губам влажный платок.
– Ну же, Иветт.
Первый глоток я почти не ощущаю, второй делаю почти бессознательно. И тянусь вперёд, жадно присасываюсь. Не кружка. Скорее бутылка или фляжка. И внутри не вода, а что-то иное, с травянистым привкусом. Отвар?
– Иви, прости, но больше нет. Потерпи, сейчас подействует и станет легче.
Зелье?
Мне и вправду становится лучше. Боль не уходит полностью, но притупляется. Я вспоминаю, что пошла искать помощи у жрецов второго эльвийского храма. Только то, что я там нашла… Светы и тени! Я распахиваю глаза, натыкаюсь взглядом на серый камень стен и металлическую решётку.
Я хорошо помню, что жрецы оказались не жрецами, а самозванцами, убийцами. Помню погоню. А потом… Потом тьма. Должно быть, меня схватили. Камера и знакомый искалеченный ментальный фон подтверждают догадку.
– Иветт?
Голос знакомый. Я медленно оборачиваюсь и не могу скрыть удивления:
– Лорд Верандо?
– Иветт, как ты себя чувствуешь?
На «ты»? Я невольно хмурюсь, но делать замечание спасителю не решаюсь. Это… неблагодарно. Да и хоть как пусть зовёт, лишь бы выбраться помог.
– Уже лучше. Лорд Верандо, откуда вы здесь? Вы же не могли знать, что я пойду в храм.
Почему-то очевидный вопрос ставит лорда в тупик, молчание длится не меньше минуты, и наконец лорд переспрашивает:
– Ты не помнишь?
– Что я должна помнить?
Я коротко пересказываю всё, что было после того, как мы расстались и пристально наблюдаю за лордом Верандо. Он явно рад, что я цела и относительно здорова, зелье, явно из очень дорогих, подействовало, и слабость отступила вместе с жаждой и голодом. Но при этом лорд чем-то озабочен. Хмурится, смотрит на меня с сомнением. Даже чуть отстранился.
