Маму он точно не любил, не уважал. Договорной брак, основанный на голом расчёте. Не скажу, что он плохо относился к маме. В общении с ней он был мил, улыбчив, обходителен. Только вот за неизменной вежливостью скрывалось убийственное равнодушие.
Я делаю очередной глоток. Чай приятно согревает горло, я больше не дрожу.
Итак…
Унылое философское вступление о бренности бытия я просмотрела наискось. Я убеждена, что научить можно лишь тому, что умеешь делать сам. Логично же! Так почему каждый неудачник норовит дать жизненный совет? Папа закончил жизнь небогатым, несчастливым, молодым. На обочине. С коротким лезвием в боку под левым ребром. Прости, папа, обойдусь без твоих наставлений.
Из интересного… дом, в котором мы сейчас живём. Дом был подарен папе на свадьбу его родителями. Поскольку папа уже тогда проявлял пагубное пристрастие к картам, дед разумно выставил ряд жёстких ограничений: дом нельзя продать, нельзя заложить, нельзя подарить, передать во временное пользование тоже нельзя, дом не может стать ставкой в игре. Словом, запреты-запреты-запреты. Спасибо, дедушка, благодаря твоей заботе у нас осталась крыша над головой.
Дом может быть унаследован по прямой нисходящей линии, но запреты сохраняются. И только наследник наследника, то бишь мой ребёнок, будет избавлен от строгих рамок, но при условии, что в суде докажет отсутствие вредных пристрастий.
Деньги… Наследуются супругой. По факту мама отдала их мне. Правда, после того, как я пришла в ужас от её трат. Финансами дома я заведую с пятнадцати…
Брачный контракт.
– Оп-па…
Споткнувшись о новую строчку, я присвистнула самым неподобающим для леди образом.
Упомянуть брачный договор в завещании – к несчастью. Папу суеверия не смущали.
Вчитавшись, я выругалась.
– Папа, ты умом тронулся? – спросила я, обращаясь к потолку.
Если брачный договор не будет исполнен по моей вине или по вине мамы, то дом «возвращается» дарителю. Поскольку деда уже нет в живых, наш дом перейдёт папиному брату, моему дяде. Возможно, дядя поступит благородно, и позволит нам с мамой жить в доме дальше. Но будем честны. Скорее всего он просто продаст свалившуюся на него собственность.
Я ненадолго отвлекаюсь от завещания.
Я разочарована, но не больше.
Допустим, я откажусь выходить замуж за Геранда, и мы останемся без крыши над головой. И что? Арендовать флигель у какой-нибудь вдовы в Среднем городе мне денег хватит. Как по мне, приемлемая цена за избавление.
Допиваю чай, отставляю чашку. Позвать Эльку, чтобы принесла ещё? Нет, потом.
Я возвращаюсь к завещанию.
И зло отбрасываю документ на край стола.
Домом папа не ограничился. Ключ от банковской ячейки я получу только после свадьбы с Герандом. Нет свадьбы – нет ключа. Содержимое ячейки будет продано на аукционе через представителя банка, причём начальная цена заломлена такая, что я за десять лет нужную сумму не соберу, в то время как столичным богачам покупка будет по карману.
Отец, как ты мог со мной так поступить?!
В ячейке заперта святыня из разорённого эльвийского святилища. Отец выиграл её в покер у человека, который вряд ли понимал, обладателем чего является. Да и отец до конца не понял, какое сокровище заполучил. А я… Я не стала его просвещать и поклялась вернуть святыню в храм.
И теперь клятва связывает меня крепче цепей. Отказаться от свадьбы? Ха, но тогда банковский клерк совершенно законно выставит святыню на продажу, и я окажусь клятвопреступницей. Дело не только в клятве. Я всей душой верю, что святыня должна быть возвращена. Я хочу её вернуть.
– Прочитала?
Мама вошла без стука.
– Угу.
– Иветт, при всех… недостатках Гердана я действительно считаю, что войти в семью градоправителя было бы хорошо. Тебе не придётся ни о чём беспокоиться, и ради этого стоит потерпеть небольшое неудобство, связанное с не самой приятной личностью супруга.
– Ты уговариваешь, – дошло до меня.
– Иветт, а разве ты не изменила своё решение?
Я барабаню пальцами по столешнице.
Молчание затягивается, но мама меня не торопит, спокойно ждёт.
Наконец, я вздыхаю:
– Я повременю разрывать договор. Я сделаю копию завещания и посоветуюсь с юристом.
– Хорошо, Иветт. Посмотрим, что у тебя получится.
Звучит угрожающе. Наверное, потому что неприятности – создания стайные, и я интуитивно чувствую, что завтрашний день принесёт мне сюрприз.
Глава 5
Утро выдаётся солнечным, но о надоедливом дожде, всю ночь шуршавшим за стеклом, напоминают зеркальные лужи. Я смотрю в окно, почти не обращая внимания на маму. Завтрак проходит в густой предгрозовой атмосфере. Или мне только кажется? Меня не отпускает мысль, что Геранд так или иначе навредит мне в ближайшее время, а я не могу предотвратить беду. До того, как найду способ ускользнуть из заготовленного отцом капкана, не могу поговорить с градоправителем откровенно.
– Тяжело без мужчины в доме…, – тянет мама и обмакивает в персиковое варенье наколотый на вилку кусочек творожной запеканки.
– Тяжело без ума в голове, – в тон отзываюсь я, откладываю приборы и поднимаюсь из-за стола.
Аппетита нет.
– Иветт?
– Я навещу детей. Как обычно.
Мама подозрительно щурится, но быстро сдаётся.
Я торопливо выхожу, чтобы скрыть, как меняется выражение моего лица. Мама никогда не давала себе труда задуматься, откуда я беру деньги на жизнь, на благотворительность, на варенье, и начинать задумываться она явно не собирается. Легче вздыхать о тяжкой вдовьей доли.
Элька высовывается с кухни, чтобы подать верхнюю одежду, но я жестом отсылаю Эльку обратно. Справлюсь сама. Тем более приличествующая аристократке вельветовая накидка останется в шкафу. Я натягиваю тёмное пальто крестьянского фасона. Оно старит меня лет на пять, зато оно тёплое и не продуваемое, в нём никакие морозы мне не грозят. Обуваюсь в широкие башмаки с тупыми носами. И выхожу в осень.
Солнце прыгает по лужам, отражается яркими бликами. Я поднимаю лицо к безоблачному небу. Тревога разжимает свои когти, и я ловлю принесённый ветром ярко-красный кленовый лист. Стараясь огибать лужи, я дохожу до начала Второй улицы, перехожу проспект, разграничивающий Верхний и Средний город. Встрепенувшись, извозчик приглашающе махнул рукой, но я отрицательно качаю головой и сворачиваю в проулок. Мне не далеко, пешком дойду.
Дело даже не в расстоянии.
Я останавливаюсь между двух «слепых» стен соседних зданий, смотрю вперед, потом оборачиваюсь, убеждаюсь, что никто меня не видит. Как всегда, впрочем. В проулок редко кто суётся.
