Моя семья набилась в кабинет. Когда вошли доктор Данн с ассистентом, дочка сидела рядом со мной на кушетке. «Вот так совпадение!» – удивился он, и они с Касей, рассмеявшись, немного дружески поболтали.
Доктор Данн вывел снимки моего мозга на монитор и указал на пугающие черные пятна на месте здорового серого вещества. Я бросила на них взгляд и отвернулась. Когда всю жизнь изучаешь чужие мозги, смотреть на свои собственные, тем более так сильно изуродованные, совсем не хочется.
Как мы с офтальмологом и предполагали, опухоль, из-за которой у меня появились проблемы со зрением, находилась в первичной зрительной коре затылочной доли мозга. Размером она была с крупную изюминку и пряталась в глубокой борозде между двух извилин, как черная овца в расщелине меж двух холмов. Я подумала, что, несмотря на кровотечение, место она выбрала не самое плохое. Появись опухоль в спинном мозге, я была бы парализована. Опухоль в мозговом стволе, который контролирует базовые жизненные функции, такие как дыхание, было бы невозможно оперировать, потому что это слишком опасно. Мне повезло, что она дала о себе знать и появилась там, где напрямую не угрожала жизни. Если бы опухоль развивалась без заметных симптомов, если бы рука не начала исчезать, перепугав меня, то могло бы пройти немало времени, прежде чем кто-то из нас заметил бы, что что-то не так. Тогда шансов у меня не было бы. Так что даже в такой ситуации были свои плюсы. Эта гадкая маленькая изюминка спасла мне жизнь. На какое-то время.
Доктор Данн рассказал, что намерен остановить кровотечение и удалить опухоль. В лаборатории определят, действительно ли это меланома и если да, то какого типа.
– Я ослепну? – спросила я.
Операция – это всегда серьезный риск, и в моем случае можно было задеть затылочную долю, что привело бы к потере зрения.
– Скорее всего, нет, хотя теоретически это возможно. Но проблемы со зрением могут остаться. Вы также можете не проснуться после операции. Это маловероятно, но я обязан вас предупредить, – ответил доктор.
Молодой жизнерадостный медбрат принес бумаги, в которых были перечислены все те ужасные вещи, которые могли со мной произойти. Я подписала согласие на операцию, и мы ушли.
Операцию запланировали на следующий день – вторник, 27 января. Но надвигалась снежная буря, которая запомнится всем надолго. Тонны снега обрушились на северо-восточную часть США и Канаду. Когда мы ехали в дом моей сестры на окраине Бостона, снегопад уже начался. Петляющие скользкие дороги быстро запорошило, и каждый раз, когда «Тойоту» заносило, у нас перехватывало дыхание.
Из-за этой метели, засыпавшей все вокруг снегом, нам пришлось дожидаться операции еще два дня. Под окнами выросли сугробы. После бурана снаружи было очень красиво и тихо. Мы с Касей и Витеком прошлись по лесу, выше колен проваливаясь в легкий пушистый снег. Я падала в сугробы и махала руками, делая снежных ангелов. Мы много смеялись. Как же прекрасна жизнь!
Поскольку операцию перенесли, я наслаждалась тем, что проводила время с семьей, и совершенно не вспоминала об опухолях. И хотя я сама отлично разбиралась в чужих мозгах, мне противно было представлять то, что происходило внутри собственной головы. Когда я взяла в руки тот, свой самый первый мозг, то восхищалась им с отстраненным интересом – ведь он не имел ко мне никакого отношения. Теперь же я предпочла найти команду высококвалифицированных врачей, чтобы они занимались лечением – у меня самой не было ни малейшего желания изучать снимки МРТ и думать о том, что происходит внутри моей черепушки. Мой собственный мозг пошел на меня войной.
Только в четверг, когда дороги расчистили, мы наконец-то смогли вернуться в Бостон. Пробки в то утро были серьезные, и до больницы пришлось добираться целую вечность. Улицы были забиты машинами, которые еле-еле тащились по глубоким сугробам, а прогнозы обещали новый снегопад. Наконец мы были на месте. Собралась вся семья, включая Джейка, который оставил мальчиков со своей мамой и приехал из Нью-Хейвена.
Поздним утром мы зашли в просторную зону, поделенную на отдельные секции с удобным диванами и креслами, где родственники пациентов могли в спокойной обстановке подождать, пока закончится операция. Мои близкие прихватили с собой кучу всего, чтобы скоротать время: книжки, игры, ноутбуки, – их предупредили, что ждать придется долго. Метель внесла свои коррективы, и готовить к операции меня начали только часа через два-три. Но мы не унывали и продолжали, хоть и слегка на нервах, болтать и шутить, как на вечеринке.
При подготовке к операции со мной были сестра и Мирек. Меня осмотрела медсестра, я пообщалась с анестезиологом и доктором Данном. Страшно не было – скорее, я чувствовала огромное облегчение от того, что операция наконец-то состоится, что я скоро окажусь под наркозом и не буду знать, что происходит, а потом ничего и не вспомню.
Медсестра ввела мне сильное успокоительное, и вскоре все вокруг поплыло. Я провалилась в темноту, еще не зная, что это забытье – лишь начало длинного и опасного путешествия.
3
Внутри моего мозга
Когда наркоз подействовал, доктор Данн просверлил отверстие в задней части моего черепа, чтобы добраться до кровоточащей опухоли в затылочной доле. Он довольно быстро нашел эту противную изюмину между складками первичной зрительной коры.
С помощью своей команды доктор извлек опухоль и откачал кровь. Он вернул на место ту часть черепа, которую пришлось снять, чтобы добраться до мозга, скрепил кость титановыми скобами и зашил рану. Чтобы уберечь швы от повреждений, он подвернул кожу и спрятал под ней десятисантиметровый разрез. Тогда это было похоже на жирного червяка, которого приклеили мне к затылку, но позже шов стал плоским и аккуратным.
Несколько часов спустя я открыла глаза.
Моей первой мыслью было: «Я все вижу! Я не ослепла!» Я видела все и везде: слева, справа, внизу и вверху. Я оглядела палату, потом сложила пальцы буквой V и проверила все четыре четверти поля зрения – так же, как делали врачи перед операцией. Я видела свои пальцы везде! Не было ни исчезающей руки, ни слепых пятен или других странностей. Опухоль и кровотечение не вызвали необратимых повреждений в затылочной доле.
Какое облегчение, если бы не одно но.
Доктор Данн сообщил нам, что опухоль, скорее всего, была метастазом меланомы. Точно это выяснится через пару дней, когда придут результаты из лаборатории. А пока мы могли только попытаться смириться с тем, что, как мы и боялись, я вновь столкнулась с этой смертоносной разновидностью рака.
Меланома – самый редкий, но при этом самый опасный тип рака кожи, который ежегодно диагностируют у 130 тысяч человек
[16], в основном, как и я, светлокожих. Меланома развивается в меланоцитах – клетках, вырабатывающих пигмент меланин, который защищает более глубокие кожные слои от солнечного излучения. Часто меланомы возникают из родинок, безобидных скоплений меланоцитов, которые со временем могут развиться в злокачественную опухоль. После этого меланома начинает разрастаться и распространяется вглубь организма, образуя метастазы в лимфоузлах и других органах, особенно в легких, печени и мозге. Если это произошло, то, как правило, спасти человека уже невозможно.
