Я чувствовала себя беспомощной. Открыв кошелек, я нашла десятидолларовую банкноту.
Хорошо, пусть будет десять долларов.
Я остановилась на этой случайной сумме и, положив банкноту на стойку, поспешила уйти, опасаясь, как бы меня не остановили и не начали расспрашивать. Я чувствовала себя мошенницей.
Все это время Кася сидела в машине перед входом в ресторан.
– Что случилось, мам? Почему ты так долго? – спросила она.
Я не знала, что сказать.
– Да ничего, – я попыталась выглядеть невозмутимо. – Как думаешь, десять долларов на чай – это нормально?
– Ты оставила чаевые? Это же был заказ на вынос, – удивилась она.
– Почему бы и нет? Правда, мне было сложно рассчитать нужную сумму.
Кася бросила на меня озадаченный взгляд.
– Сколько ты заплатила за суши? – спросила она.
Я засомневалась.
– Семьдесят долларов, – ответила я, испытав облегчение, что смогла вспомнить сумму.
– И ты не смогла посчитать, сколько будет двадцать процентов от семидесяти долларов?
– Нет. – Внезапно я осознала свою неадекватность.
По пути домой Кася начала задавать мне примеры:
– Сколько будет сто двадцать разделить на три?
Я задумалась.
– Не знаю.
– А двенадцать разделить на три?
– Без понятия.
– Сколько будет пять плюс десять?
– Пятнадцать! – радостно выпалила я.
– Восемнадцать минус пять?
Мы отмечаем день рождения Мирека и едим его любимые суши. Я только что узнала, что не знаю, как рассчитать чаевые, и вообще не могу выполнить простейшие арифметические действия
– Не знаю. Двенадцать?
Всю дорогу до дома я пыталась решать элементарные задачки. Оказалось, что я могу складывать простые числа. Но даже очень легкие примеры на вычитание, умножение и деление были за гранью моих возможностей. Эти математические действия как будто не помещались в голове.
Вернувшись домой, мы с Касей больше не затрагивали эту тему и, ничего не сказав Миреку, сели есть праздничные суши. Много позже дочь рассказала, что ей было очень больно наблюдать за тем, как я менялась, как на глазах слабел мой разум. Я всегда была сильной, многого добившейся личностью, обладала острым умом, именно я учила ее считать и мыслить логически, быть честной и радоваться жизни. И теперь Касе очень не хотелось меняться со мной ролями. Она не хотела, как врач, погружаться в мои симптомы, подмечать новые странности и ставить диагнозы. Ей нужна была ее любящая, веселая, разумная мама. А не эта запутавшаяся, злобная, погруженная в себя самозванка.
Как позже объяснил мне доктор Айзер, проблемы с математическими способностями – дискалькулия или акалькулия – скорее всего, были вызваны повреждениями и воспалением в теменной доле – области, которая находится сразу за лобной долей в верхней части мозга. Лобная и теменная доли вместе образуют около двух третей неокортекса – новой коры головного мозга, развитой только у людей, – который состоит из четырех долей. У пациентов с ранними стадиями деменции, которые страдают от дискалькулии, также находят повреждения и дефекты в лобной и теменной долях.
Ученым удалось связать определенные математические действия, такие как умножение и вычитание, с конкретными областями теменной доли. Поэтому у людей с повреждениями в каком-то конкретном сегменте могут быть проблемы только с одним из математических действий. Я могла складывать простые числа. Но с делением, вычитанием и умножением уже не справлялась. Возможно, отек в мозге повлиял на работу одних областей теменной доли, не затронув другие.
Повреждения в теменной доле, про которые рассказал доктор Аткинс во время нашего последнего визита, возможно, стали причиной и других проблем. Теменная доля играет большую роль в функционировании топографической памяти, в способности запоминать очертания и план местности, где мы уже были, или держать в голове карту. Она также необходима для координации движений и выполнения нетипичных задач, требующих особых умений. А еще благодаря ей мы можем осознать, что больны. Я потеряла почти все эти навыки.
Невероятно, но мои писательские способности, если их можно так назвать, совершенно не пострадали. Даже наоборот, несмотря на проблемы с краткосрочной памятью. Сохранилась и даже стала более ясной речь. Возможно, прилив творческой энергии объяснялся стероидами. Каждое утро я просыпалась в четыре-пять часов утра и устраивалась в кровати с ноутбуком на коленях. Голова кружилась от обилия мыслей и чувств, которые хотелось выразить. Воспоминания и эмоции подчас были настолько сильными и причудливыми, что мне просто необходимо было облечь их в слова – как для того, чтобы снять с себя их груз, так и для того, чтобы поделиться с миром этими яркими воспоминаниями, прежде чем они поблекнут. Перенося их на виртуальную бумагу, я будто компенсировала проблемы окружающей реальности.
Я писала о своем детстве в Польше, о том, как моя любимая бабушка на летних каникулах возила нас в глухие горные деревеньки в Бескидах. Меня переполняла радость, передо мной проплывали, казалось, давно забытые картины: коровий навоз, сладкий запах сена, я собираю грибы в лесу, перехожу вброд ледяные ручьи, ищу чернику с бабушкой и младшей сестренкой. С тех пор прошло больше пятидесяти лет, но мне очень хотелось сохранить эти живые моменты чистого счастья. Я вспоминала то время, когда мы с сестрой жили в совершенно другом мире, печатая страницу за страницей. И все это так ясно стояло у меня перед глазами, как будто случилось только вчера.
Когда в июле приехала Мария, я поделилась с ней своими записями. Ее поразило и обрадовало то, что я смогла вспомнить наше раннее детство в таких подробностях. Но по непонятной мне причине само это путешествие в прошлое ее расстроило. Позже я поняла, что она, как и другие члены семьи, думала о том, что скоро я умру и, кроме воспоминаний, от меня больше ничего не останется.
Весь июль меня навещали близкие: сначала приехали сестра с мужем, потом Кася, сын с Шайенн и снова Кася. Я была очень рада их компании, рада тому, что мне уделяют столько внимания. Однако при этом они были обеспокоены и подавлены. Я чувствовала, что происходит что-то ужасное и именно поэтому все крутятся вокруг меня, но не могла понять, что именно их так сильно тревожит. После того, как я начала принимать большие дозы стероидов, головная боль прошла. Я была в отличном настроении и не боялась новых метастазов, обнаруженных в моем мозге.
Опухоли. Новые опухоли. Так, ладно. Что мне сегодня приготовить на обед?
Я была почти счастлива. Полному счастью мешало лишь смутное ощущение, что семья знает что-то, чего не знаю я, какой-то страшный секрет, недоступный моему пониманию.
