Она прибежала в дуар запыхавшись, с обожженными крапивой, покрасневшими ногами. «И на земле, как на небе». Дуар состоял из пяти убогих лачуг, перед которыми суетились куры и скакали дети. Там жили сельскохозяйственные рабочие. Между двумя деревьями была натянута веревка, на ней сушилось белье. Холмики белых камней позади жилищ напоминали о том, что тут похоронены предки. Эта пыльная тропинка да холм, где паслись стада, – вот и все, что видели эти люди даже после смерти. Здесь жили Ито и семь ее дочерей. Это женское царство было знаменито на всю округу. Когда появилась на свет пятая дочь, посыпались насмешки и ехидные намеки. Соседи поддразнивали папашу, Ба Милуда, ставили под сомнение качество его семени, заявляли, что его наверняка сглазила бывшая возлюбленная. Ба Милуд был вне себя. Но когда родилась седьмая, все изменилось, и в округе, наоборот, стали говорить, что Ба Милуда благословил Всевышний, что в его семье творятся чудеса. Глава семейства получил прозвище «отец семи дочерей», и оно наполняло его гордостью. Другой на его месте нашел бы повод для жалоб. Сколько хлопот! Сколько беспокойства! Дочки бродят по полям, а вокруг мужчины, которые могут к ним пристать, их соблазнить, сделать им ребенка! А какие расходы, всех предстоит выдать замуж, с умом продать тому, кто больше предложит! Но Ба Милуд, добряк и оптимист, с удовольствием грелся в лучах славы и был счастлив в этом доме, где царила женственность, где голоса детей напоминали щебет пташек в первые дни весны.
Все девочки в разной степени унаследовали высокие скулы матери и ее светлые волосы. Две старшие были рыжеволосы, еще четыре – блондинки, и все носили на подбородке татуировки, сделанные хной. Девочки заплетали длинные волосы в тугие косы до самого низа спины. Они прикрывали широкий лоб, повязывая цветные ленты, ярко-желтые или темно-малиновые, и носили тяжелые серьги, от которых растягивались мочки ушей. Люди, все без исключения, замечали их общую черту, их особенность – чудесную улыбку. У них были мелкие зубки, белые и блестящие, как жемчуг. Даже у Ито, немолодой женщины, питавшей пристрастие к очень сладкому чаю, была ослепительная улыбка.
Однажды Аиша спросила у Ба Милуда, сколько ему лет.
– Лет сто, не меньше, – ответил тот с самым серьезным видом, и на Аишу это произвело огромное впечатление.
– И поэтому у тебя остался только один зуб? – спросила она.
Ба Милуд рассмеялся, и его глаза без ресниц заблестели.
– Это, знаешь ли, из-за мышки, – сказал он и с таинственным видом зашептал на ухо Аише, в то время как Ито с девочками весело захихикали. – Однажды вечером, после того как я весь день тяжело работал в поле, я заснул прямо за едой. У меня во рту был хлеб со сладким чаем. Я так крепко заснул, что не почувствовал, как на меня забралась маленькая мышка, съела весь хлеб прямо изо рта и утащила мои зубы. Когда я проснулся, только один зуб остался.
Аиша изумленно вскрикнула, а Ито с девочками прыснули со смеху:
– Не пугай ее, ya Ba!
[9] Не волнуйся, benti
[10], у вас на ферме таких мышек нет.
* * *
С тех пор как Аиша пошла в школу, у нее стало меньше времени, чтобы ходить в дуар. Ито встречала ее в своем доме радостными возгласами и смехом. Она любила дочку хозяина, ей нравились ее буйные, соломенного цвета кудри, робкое выражение лица, и она ничего не имела против корзинки с угощением. Аиша была ей почти как дочь, потому что она видела, как та выходила из лона матери, а Тамо, старшая из семи дочерей, работала у Бельхаджей с того дня, как они приехали на ферму. Аиша пошла к девочкам, но не обнаружила их в главной большой комнате, где все ели и спали, а Ба Милуд вскакивал на жену, не смущаясь присутствием дочерей. В доме, сыром и холодном, Аише было трудно дышать из-за дыма от жаровни, перед которой на корточках сидела Ито, размахивая куском картона. Другой рукой она разбила яйцо, пожарила его прямо на углях, добавив щепотку кумина. Она протянула его Аише: «Это тебе». И пока девочка ела, сидя на корточках и держа яйцо руками, она гладила ее по спине и посмеивалась, видя, как яйцо капает на воротник блузки, над которой Матильда просидела две ночи.
С пунцовыми от быстрого бега щеками в дом влетела Рабия. Она была всего на три года старше Аиши, но в ней мало что осталось от ребенка. Аиша считала ее второй парой рук Ито. Рабия так же проворно, как мать, чистила овощи, вытирала младшим носы, снимая присохшие сопли, искала под деревьями просвирник, резала его и варила. Такими же тоненькими, как у Аиши, руками девочка месила тесто и во время сбора урожая шестом сбивала оливки в большие сетки. Она знала, что нельзя взбираться на мокрые ветки дерева, потому что они слишком скользкие. Умела свистеть так, что у бродячих собак начинали трястись задние лапы, и они разбегались, поджав хвост. Аиша восхищалась дочерьми Ито и наблюдала, как они играют, не всегда понимая смысл игры. Они догоняли друг дружку, дергали за волосы, а порой одна бросалась на другую, они вместе двигались туда-сюда, и та, что лежала на спине, довольно хихикала. Они любили переодевать Аишу и забавляться с ней как с игрушкой. Привязывали ей на спину тряпичную куклу, обматывали голову грязным платком и, хлопая в ладоши, заставляли ее танцевать. Однажды они принялись уговаривать ее сделать татуировку, как у них, а еще расписать хной руки и ноги. Но прежде чем это случилось, успела вмешаться Ито. Они с насмешливой почтительностью звали ее Bent Tajer
[11] и тут же уточняли: «Ты ведь не лучше нас, да?»
Однажды Аиша рассказала Рабии о школе, и та была потрясена. Как же она жалела Аишу! Она представляла себе пансион чем-то вроде тюрьмы, где взрослые кричали по-французски на оцепеневших от страха детей. Вроде тюрьмы, где никто не обращал внимания на смену времен года и все целый день сидели взаперти, во власти жестоких взрослых.
Девочки ушли далеко в поля, и никто не спросил их, куда они идут. Густая вязкая грязь липла к ботинкам, идти становилось все труднее. Им приходилось отковыривать вязкие комочки глины, приставшей к подметкам, и это их смешило. Девочки сели у подножия дерева, они утомились и затеяли ленивую игру: указательным пальцем проковыривали маленькую норку, вытаскивали земляных червяков и давили их, зажав пальцами. Им всегда хотелось знать, что находится внутри предметов и живых существ – в животе у зверей и насекомых, в стеблях растений, в стволах деревьев. Они хотели выпотрошить весь мир, надеясь проникнуть в его тайну.
В тот день они обсуждали, как убегут из дома, отправятся на поиски приключений, и смеялись от охватившего их ощущения безграничной свободы. Однако голод дал о себе знать, ветер посвежел, и солнце стало клониться к закату. Аиша упросила подружку проводить ее, она боялась возвращаться домой одна и оперлась на ее руку, когда они ступили на каменистую тропинку. Они уже почти пришли, когда Рабия заметила огромную копну сена, которую работники еще не успели перетащить в стойло. Сено лежало прямо под стеной амбара. «Залезем наверх», – предложила Рабия, и Аиша согласилась, не желая выглядеть трусихой. Они забрались на крышу амбара по старой ветхой лестнице, и Рабия, трясясь от хохота всем своим маленьким телом, сказала: «Смотри!» – и спрыгнула.
