Часть VI
Второго ноября Матильда вернулась. В тот день Аише позволили не ходить в школу, и она ждала мать на дороге, сидя на деревянном ящике. Увидев приближающуюся машину отца, она поднялась и замахала руками. Цветы, собранные утром, уже завяли, и она раздумала их дарить. Амин затормозил в нескольких метрах от ворот, и Матильда вышла из машины. На ней было новое пальто, элегантные туфли из коричневой кожи и соломенная шляпка не по сезону. Аиша залюбовалась ею, сердце ее готово было выскочить из груди от любви. Ее мать была воином, вернувшимся с фронта, раненым воином-победителем, скрывавшим свои секреты под медалями. Она прижала к себе дочь, уткнулась носом в ее шею, запустила пальцы в курчавую шевелюру. Аиша показалась ей такой легкой, такой хрупкой, что она испугалась: а вдруг, обнимая ее, она сломает ей ребро?
Они пошли к дому, держась за руки, и тут появился Селим на руках у Тамо. За этот месяц он сильно изменился, Матильда заметила, что он растолстел, наверняка из-за жирной пищи, которую готовила служанка. Но в этот день ничто не могло ее расстроить или рассердить. Она была спокойна и безмятежна, потому что решила принять свою судьбу, смириться с ней и попытаться что-то с ней сделать. Пока она входила в дом, пересекала залитую зимним солнцем гостиную, пока в ее комнату вносили чемодан, она думала о том, что сомнение – вещь вредная, что выбор порождает страдания и разъедает душу. Теперь, когда она приняла решение, когда у нее не было пути назад, она чувствовала себя сильной. Она черпала силу в своей несвободе. Ей, вдохновенной лгунье, актрисе воображаемого театра, пришла на память строфа из «Андромахи», которую она учила в школе: «Вслепую предаюсь судьбе, меня ведущей»
[20].
Дети не отходили от нее весь день. Они висели у нее на ногах, и она делала вид, будто шагает, несмотря на груз, давящий на икры. Она торжественно, словно сундук с сокровищами, открыла чемодан и начала доставать оттуда плюшевые игрушки, детские книжки, конфеты с малиной, обсыпанные сахарной пудрой. В Эльзасе она отказалась от собственного детства, она его упаковала и завязала веревкой, скрепила печатью молчания и спрятала на дно ящика. Отныне и речи быть не могло об ее детстве, ее наивных мечтах, капризах. Матильда прижала своих детей к груди, подняла обоих сразу, повалилась с ними на кровать. Она принялась горячо их целовать, и в поцелуях, которыми она их осыпала, проявлялась не только безграничная любовь, но и вся глубина ее сожалений. Она любила их еще сильнее, оттого что ради них от всего отказалась. От счастья, от страсти, от свободы. Она думала: «Я ненавижу себя за то, что связана по рукам и ногам. Я ненавижу себя за то, что предпочла вас всему на свете». Она посадила Аишу себе на колени и стала читать ей разные истории. «Еще, еще», – настойчиво просила дочь, и Матильда снова начинала читать. Она привезла целый чемодан книг, Аиша благоговейно гладила переплеты и только потом заглядывала внутрь. Среди прочего там был «Штрувельпетер»
[21], который особенно заинтересовал Аишу, хотя ее пугали его всклокоченные волосы и длиннющие ногти.
– Он на тебя похож, – заявил Селим, и она расплакалась.
* * *
Шестнадцатого ноября 1954 года Аише исполнилось семь лет. По этому случаю Матильда решила устроить на ферме настоящий детский праздник. Она сама сделала очаровательные пригласительные билеты, в которые вложила листок бумаги, чтобы родители могли письменно подтвердить, что их чадо прибудет на праздник. Каждый вечер она спрашивала у Аиши, дали ли ответ ее подружки.
– Женевьева не придет. Родители запрещают ей ехать в деревню. Говорят, там она подцепит вшей и у нее будет понос.
Матильда пожала плечами:
– Женевьева дурочка, а ее родители слабоумные. Не переживай, обойдемся без нее.
Всю неделю Матильда говорила только о празднике. Утром в машине она описывала, какой торт закажет у самого шикарного кондитера в городе, какие гирлянды вырежет из жатой бумаги, каким играм из своего детства их научит, и они им очень понравятся. У нее был такой счастливый, такой возбужденный вид, что Аише не хватило духу сказать ей правду. В начальной школе, где она была самой младшей, девочки дергали ее за волосы, толкали на лестнице. Они ее ненавидели в особенности за то, что она была лучшей ученицей в классе и ей доставались все награды за успехи в латинском языке, математике, орфографии. Девчонки говорили: «Хорошо хоть ты умная. Потому что ты такая страшная, что тебя никто замуж не возьмет». В часовне, стоя на коленях рядом с Монетт, Аиша погружалась в греховные молитвы, обращаясь к Господу с исполненными ненависти просьбами. Она хотела, чтобы девочки умерли. Она мечтала о том, чтобы они задохнулись, заразились неизлечимыми болезнями, чтобы упали с дерева и переломали ноги. «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». Но она не позволяла себе совершить глупость, осуществить месть, о которой грезила. Она сдерживала ревность по отношению к Селиму и сжимала руки в кулаки, если ее одолевало желание больно ущипнуть за спину малыша, с которого мать глаз не сводила, нежно на него глядя, и это больно ранило девочку. С тех пор как Матильда вернулась, Аиша несколько раз слышала, как отец жалуется на бесконечные поездки в школу и обратно. «Никакого здоровья не хватит. И для детей утомительно», – говорил он. С тех пор Аиша старалась быть как можно более незаметной, едва ли не прозрачной, так как постоянно боялась, что родители отправят ее в интернат и она сможет видеть мать только по субботам и воскресеньям, как большинство девочек из пансиона.
* * *
Наступил день рождения Аиши. Это было пасмурное, дождливое воскресенье. Проснувшись, Аиша вскочила на ноги на кровати и стала смотреть, как за окном дрожат от ветра ветки миндаля. Небо выглядело унылым и помятым, словно простыня после ночных кошмаров. Мимо дома прошел мужчина в коричневой джеллабе из грубой шерсти и в капюшоне, и Аиша услышала, как под ногами у него чавкает грязь. К полудню ветер утих, дождь закончился, но небо было по-прежнему задернуто облаками, и в воздухе как будто чувствовалось беспокойство. «Что за несправедливость, – думала Матильда. – В этой стране, где всегда такая невыносимо ясная погода, сегодня солнце не соизволило нам показаться».
Амину предстояло съездить в город, сначала к кондитеру за заказанным тортом, потом в интернат за тремя девочками, которые не уехали домой на выходные и поэтому приняли приглашение Аиши. Амин задерживался. Ему дважды приходилось останавливаться на обочине и пережидать сильный дождь, потому что дворники работали плохо и он ничего не видел. У кондитера ему тоже пришлось ждать. Произошла какая-то путаница, и их торт отдали другому клиенту.
– Клубники больше нет, – сообщила продавщица.
– Все равно. Мне просто нужен торт, – ответил Амин, пожав плечами.
