Обломки забили по корпусу, но в меня ни один не попал. Флюгеру повезло меньше. Первый осколок закрутил его в пространстве, а второй безапелляционно отсёк страховочный трос. Человек в скафандре, размахивая руками, полетел прочь от корабля.
Я зацепился за неровности на месте отсутствующей турбины и уже хотел прыгнуть за Флюгером, но остановился. А мой трос точно не пострадал? Если его разрубило так же, как и флюгеровский, мы вместе отправимся прямо навстречу кровожадным карликам. Мне этого не хотелось. А может, это карма? Это же худший человек в нашей команде! Я даже не представляю, что он творил в свободное время на Амтруно. Наверное, детям руки вырывал и женщин ел. Заживо.
К чёрту! Трос? Да плевать, не время думать!
Прыгнув так, что все шрамы отозвались рвущейся болью, я полетел за Флюгером. До него десять метров, пять, два. Трос внезапно заканчивается за метр до того, как я успеваю схватить Флюгера, и меня одёргивает, переворачивая в пространстве. Чудом Флюгер цепляется за мои вытянутые ноги. Всё это происходит на фоне уже хорошо различимого корабля, который подбирается всё ближе и ближе. Схватившись друг за друга, мы дёргаем за трос и летим к шлюзу, с разгона бьёмся об него, я отсоединяю свой трос, Флюгер остатки своего. Мы входим, мы вернулись, мы на корабле. В уши сразу же ударил звук интеркома.
– Минута до прыжка!
«Не успевают», – ругнулся Флюгер и куда-то пропал.
– Пятьдесят секунд.
Не буду снимать скафандр. Вдруг они пробьют обшивку.
– Сорок.
Господи, лишь бы в нас не успел врезаться их корабль.
– Тридцать.
Сжимаю в руках взятый тут же автомат. Он из трофейных – весь перепачкан кровью. Надеюсь, не подведёт.
– Двадцать! Кто, фра, слинял с корабля, песьи дети?!
Что? Оглядываю присутствующих. Двадцатка, Гнидой здесь. Доржи, наверное, убрался в каюту. А где Флюгер?
– Десять! Нет, отмени перерасчёт! Прыгаем так, плевать!
Слинял – слово понятное. Слинять отсюда можно только на спас-капсуле. А это – масса корабля. И значит…
– Пять!
…Что расчёты опять сбились.
– Прыжок!
Если сейчас в нас врежутся, то один кусок нашего корабля телепортируется, а другой нет. Интересно, в каком куске окажусь я?
И вновь космос заполняет меня, я хочу перестать быть, больше никогда не существовать в этом мире. Но миг прошёл и всё закончилось. Осматриваюсь. Корабль, кажется, был на месте со всеми своими кусками, а главное, я был на этом корабле. Оставшихся душевных сил хватило только на то, чтобы сесть на пол, прислониться к стене и тихонько застонать. В грузовой отсек спустился капитан и сразу обратился к Гнидому, который как раз закончил сползать по стене.
– Слышь, спирт есть? – хрипло спросил Бубнов.
– Есть, – с готовностью ответил Гнидой. – В медотсеке.
– Пошли.
– Пошли.
Глава сорок пятая. Незапланированные встречи
– Сраные керамические карлики! – Коновал с чувством рыгнул и вновь отпил из стакана.
Я хотел внести уточнение, что карлики не керамические, а кремниевые, но незапланированной минутке просвещения помешали ещё до её начала.
– Одной из спас-капсул нет, Флюгера тоже, – сказал Доржи, заходя в столовую.
Здесь собрались все, кроме Сэнду, который всё ещё лежал в отключке. Посреди стола стояло шесть полулитровых бутылочек семидесятипроцентного спирта, и первая уже опустела. Каждый сам выбирал, в какой пропорции разбавлять пойло. Пакс, например, взяв из холодильника фруктовый концентрат, сделала себе слабоалкогольный коктейль. Бубнов мешал спирт с водой в пропорции один к одному. Я просто пытался не нажраться. Гнидой же достал откуда-то тёмную пластиковую бутылку, которая явно не входила в базовую комплектацию корабельного холодильника.
– Квас, – ответил он на вопросительный взгляд Пакс, после чего начал разбавлять коричневой жидкостью спирт в своём стакане.
Менее вопросительным её взгляд от этого не стал.
– Хлебное безалкогольное пиво, – ответил я ей, стараясь подобрать самую близкую аналогию.
Гнидой от такого сравнения презрительно фыркнул, не отвлекаясь от создания пойла. Избавившись от экзоскелета, он теперь напоминал сдувшийся, покрывшийся морщинами воздушный шарик.
– Кто вообще придумал настолько стрёмное сочетание? – спросил я.
– Практиканты, – неопределённо махнул рукой эскулап и пояснил: – Когда стажировался в инфекционке, квас вместе с пайком выдавали. И спирт мы регулярно воровали. Вот и сложилось.
– Кэп, кстати, а чего твоя каюта открыта? Мне казалось, ты её всегда закрываешь, – вдруг спросил Доржи.
Рука Бубнова замерла, не донеся стакан до рта. Он аккуратно поставил его и быстрым шагом покинул комнату. Спустя минуту до нас донёсся крик ненависти и очень много непереводимой ругани, включающей по крайней мере пять раз слово «фра» и производные от него. Из всего богатого потока нефильтрованной брани я выделил пожелание, чтобы некий слиток оказался у Флюгера в прямой кишке.
Вернулся тяжело дышащий багровый Бубнов. Он сразу подошёл к столу, взял две бутылки спирта и, ничего не говоря, пошёл обратно. Только перед дверью он остановился, постоял, переводя дыхание и, не поворачиваясь, выдавил из себя несколько слов.
– На мостик не заходить. Пакс, найди себе каюту.
Капитан ушёл. Переглянувшись с Доржи, я, прочитав выражение его лица, удостоверился, что мы думаем об одном и том же. Кажется, наша огромная надбавка к кушу растворилась как утренний туман.
Потянулись часы и дни пребывания на бороздящем космос судне. Никто не знал, сколько нам осталось прыжков до цели, так как капитан заперся на мостике и не был в духе с кем-либо говорить, а навязываться Бубнову – занятие опасное. Тем не менее он хотя бы предупреждал о прыжках и по необходимости вёл отсчёт полупьяным голосом.
Первая телепортация случилась всего через полтора часа – видимо, Бубнов пока только выходил на маршрут. После очередной порции межпространственного ужаса я отправился спать.
Второй скачок настиг меня во сне. Точнее, настиг бы, если бы интерком не предупредил всех страдающим от похмелья голосом Бубнова. Я посмотрел на время. Оказалось, что сон продолжался почти пятнадцать часов.
– Пятьдесят секунд.
Я постарался разбудить себя как можно быстрее. Главное – не заснуть снова. Для процесса телепортации, может, и хорошо, что тело во сне двигается и не так активно, как при бодрствовании, но один раз в своей жизни я пережил прыжок в состоянии сна, не послушав советы более опытных коллег. Таких кошмаров, наверное, ни одна дурь подарить не может. Я их даже не запомнил, их и запомнить-то невозможно – настолько они аморфные, первобытные и невыразимые. Но воспоминание о самом существовании этого бредового ужаса я хранил и сейчас искренне сочувствовал Сэнду, который находился в отключке. Трудно даже представить, какая дьявольщина сейчас обсасывает его разум.
