* * *
Всем, кто хоть раз мечтал летать
1. Дорогая Венди
Лондон, 1931
За окном детской парит мальчик.
Словно звёздный свет щекочет ей кожу, нашептывая «он здесь», – и нечто в воздухе меняет самый его состав и плотность. Она просто знает – знает, как свои пять пальцев, и поэтому срывается на бег. За спиной о пол грохнул гребень; босиком, по ковровым дорожкам и доскам паркета, она проносится мимо комнаты мужа и бежит к дочери.
Это не просто какой-то мальчик, это тот самый мальчик. Питер.
По коже, захватывая все тело, ползут мурашки; нежные волоски на шее встают дыбом – эта буря таилась внутри слишком долго и теперь набирает силу. Питер. Здесь. Сейчас. После стольких лет.
Хочется вопить, но непонятно, что именно, и она только скалится, пытаясь отдышаться после бега. Это не гримаса, не улыбка – так дышат перепуганные дикие звери.
Дверь детской приоткрыта. На полу разлито лунное серебро – оно слишком яркое, будто этот свет долетел до Лондона из самого Неверленда. Венди наступает на границу пятна и заглядывает в комнату, ещё не в силах переступить порог.
Она не шевелится, только сердце колотится, как у кролика. Знакомый силуэт в ореоле слишком яркого сияния: взлохмаченный худой мальчик, руки в бока, грудь колесом, подбородок гордо задран кверху. Это, конечно, Питер – парит за окном второго этажа. Она моргает, но картинка остаётся на месте, а не исчезает, как обычно на протяжении долгих лет. За эти годы она превратилась из девочки в женщину.
Ну конечно: пусть даже дом не тот, в котором она выросла, но это всё же её дом. Разумеется, он её нашёл – именно сейчас. Здесь и только сейчас, с горечью думает Венди.
«Нет, нет, пожалуйста, не надо», – кричит другая её часть, но слишком длинные пальцы уже стучат по стеклу. Окно распахивается, не дожидаясь её разрешения. Питер влетает, и сердце Венди подпрыгивает и падает – всё ниже и ниже.
Раз пригласили – всегда рады, вот как он считает.
Питер не замечает, как Венди распахивает дверь. Он облетает комнату по кругу, а она мечтает только о том, чтобы дочь не проснулась, а язык смог отлипнуть от нёба. Венди стоит на пороге, колени дрожат и подгибаются. Он так легко влетел внутрь, а она в собственном доме не может пошевелиться, не может просто сделать шаг и войти в детскую.
Это нечестно. Всё, что касается Питера, всегда было нечестно, и со временем ничего не изменилось. Много лет она тосковала, она лгала и она ждала, и вот он прилетел.
Но не за ней.
Питер опускается в изножье кровати Джейн. Покрывало едва приминается под его весом – словно он не мальчик, а только пустая оболочка. Джейн начинает просыпаться, сонно трёт глаза – ее разбудило движение или свет из открытой двери. Венди хочет закричать, предупредить, но губы не слушаются.
– Венди, – говорит Питер.
Когда он называет ее имя, Венди снова превращается в девочку, готовую взлететь навстречу великим и прекрасным приключениям. Да только он смотрит не на неё, а на Джейн. Венди кусает изнутри щёку, чтобы не закричать. Он хоть представляет, сколько времени прошло? Красновато-солёный привкус наконец возвращает ей дар речи.
– Питер, я тут. – Она не кричит, как собиралась, слова вылетают рваным полушёпотом.
Питер оборачивается, сверкая глазами в лунном свете. Прищуривается. Сначала не верит, потом хмурится.
– Врёшь, – резко, уверенно заявляет он. – Ты не Венди.
В доказательство он указывает на Джейн, но женщина обрывает его:
– Нет, я Венди. – Она старается говорить ровно, но голос дрожит. Слышит ли он эту дрожь?
Нужно бы позвать мужа, Неда, который – раз не услышал, как она мчалась по коридору, – или погрузился в чтение, или уже спит над книгами. Это было бы разумно. В доме, в комнате их дочки – посторонний. Джейн в опасности. Но Венди сглатывает комок в горле и не зовёт на помощь.
– Это я, Питер. Я выросла.
Питер смотрит на Венди с насмешкой, которую та уже позабыла. Джейн растерянно переводит взгляд с одной на другого. Надо бы приказать ей бежать. Или заснуть снова, потому что всё это ей только снится. Но издевка в голосе Питера больно колет Венди, отвлекая от главного.
– Ну и зачем ты это сделала?
Кожу вновь покалывает, Венди бросает то в жар, то в холод. Этот надменный изгиб губ, блеск в глазах, зовущий на приключения, приказывающий соглашаться с любым его словом.
– Так бывает. – Голос Венди крепнет, злость вытесняет страх. – С большинством из нас, по крайней мере.
Питер. Здесь. Настоящий. Не безумная фантазия, которой она прикрывалась от мира. Венди наконец-то заходит в комнату – и время летит вспять. Броня, которую она годами полировала, чинила и укрепляла, идёт трещинами. На один кошмарный миг она забывает про Джейн. Венди жаждет только, чтобы Питер перестал смотреть так холодно, чтобы он взял её за руку и позвал – летим!
Но его рука покоится на бедре, подбородок задран, и он свысока разглядывает её со своего места на кровати. Венди делает ещё шажок – броня снова с ней. Ещё шаг – злость вскипает и вытесняет это желание, эти тёмные воды, скрытые под толстым слоем льда.
Венди прижимает руки к телу, чтобы не тянулись предательски к Питеру. Она больше не та девчонка с разбитым сердцем, которую он бросил. Она то, что сама из себя лепила годами. Она помнила правду, даже когда Майкл и Джон забыли. Она выжила, когда её заперли за её бред, вынесла уколы, успокоительные и ледяную воду, которые были призваны спасти её от неё самой. Она боролась и никогда не сдавалась; она просто отказывалась отпускать Неверленд.
Одиннадцать лет назад она в последний раз видела железные заборы и высокие стены лечебницы Святой Бернадетты, хмурых сестёр и жестоких санитаров. Это заведение должно было исцелить её, но Венди знала, что и не была больна. И вот оно, доказательство, стоит на кровати её дочери.
Венди выпрямляется, стискивает зубы и глядит Питеру прямо в глаза. Последние одиннадцать лет она выстраивала жизнь для себя, мужа и дочери. Она больше не потерянная страдающая девочка, и у Питера больше нет власти над этой новой Венди.
– Питер… – она слышит свой собственный голос – строгий, предостерегающий. Это голос матери, но не той, какой хотел бы её видеть Питер.
Но прежде, чем она успевает продолжить, Питер трясёт головой единым резким движением, стряхивая её слова, как отмахиваются от налетевших мошек. Он одновременно бесится и скучает.
