Ветер свистит пронзительно и резко. Одежда хлопает, как паруса и флаги на том давнем пиратском корабле. Джейн. Джейн. Джейн. Венди яростно думает про дочь, любовь и боль сплетаются в одно. Счастье. Дом. Проскальзывает непрошеная мысль: она возвращается домой.
Венди взмывает вверх, едва не коснувшись пальцами ног брусчатки во дворе, резко поднимается и летит над воротами, погружаясь в небо над Лондоном. Вверх, вверх, Венди поворачивается, пока небо не оказывается под ней, и она плывёт в него, летит на ту сторону ночи, где ждёт её Неверленд.
Воздух больше не визжит, а победно кричит. Тело помнит полёт, помнит, как мышцы борются с земным притяжением, и годы осыпаются вниз. Венди раскидывает в стороны руки – шаль натягивается крыльями и обнимает сияющую тьму. Она наклоняется, вращается, закладывает петлю, и страх уходит с каждым движением. Под ней раскинулась карта Лондона – светящиеся точки, которые сливаются воедино, когда она ускоряет полет.
Там Вестминстерское аббатство? А там Сады Кью? Она снижается, потом вновь взмывает выше – как падающая звезда наоборот. Это восхитительно. Боль в сердце отпускает, и на мгновение Венди разрешает себе расхохотаться вслух. Ветер подхватывает смех и уносит назад.
Неверленд. Венди присматривается к звёздам в бархатном небе. Это уже не те звёзды, что сияют над Лондоном. Она уже пролетела сквозь невидимый барьер туда, где светят иные, невозможные звёзды. Поздно поворачивать назад, да она и не собирается. Венди находит вторую звезду справа, знакомую, зовущую к себе её душу, и летит к ней, прямо до самого утра.
4. Потерянные мальчики
На языке ягодный вкус, только слегка, едва заметно хрустит песок. Она помогала Кухарке готовить джем к булочкам и облизывала ложку, которой его помешивала. Наверное, это сахар и тепло от печи так её разморили.
Она встряхивается, будто отгоняет едва слышный отзвук. Нет. Конечно. Она же не в кухне. Она даже не дома. Она в Н… Название вертится на языке, прячется за вязким туманом в голове. Да почему же не получается ясно мыслить? Джем, карамель из жжёного сахара и этот сладкий привкус на языке…
Неверленд! Она ловит название в полёте, как бабочку в сеть. Сеть нужно крепко держать, чтобы не упустить. Но собственное имя всё так же ускользает от неё. Тот мальчик, Питер, звал её Венди, а страну – Неверлендом.
Венди. Мамино имя. Питер откуда-то знает её маму? Мама никогда не говорила ни о Питере, ни об этом месте, а она бы уж наверняка запомнила такую необычную историю. Нужно не забыть спросить у Питера, когда тот вернётся.
Она садится – выходит проще, чем до того. Это сегодня Питер дал ей своё сладкое питьё, которое должно было помочь? Или вчера? Она вспоминает, как лежала на песке. Помнит, что было страшно, а потом – нет, потом все мысли и опасения будто прибоем смыло.
Пахнет морской водой и сырой древесиной. Снаружи её временного убежища верещат птицы. Голова болит, но рукам и ногам уже можно доверять. Она встаёт на колени и выглядывает наружу меж ветвей. Птичьи вопли превращаются в мальчишечьи голоса, а потом её зовёт Питер:
– Венди! Венди, вставай! Я всех привёл с тобой познакомиться!
– Я не Венди, я…
Испуг царапается в сердце, когда до неё доходят слова Питера. Всех? Кого – всех? Кто с ним? Она пробирается сквозь ветви, щурится на ярком свету. Питер босиком стоит на песке, уперев руки в бока, медные волосы полыхают на солнце. За ним полукругом выстроились мальчишки. Самому маленькому, который жуёт истрёпанный край рубашки, на вид не больше пяти. Глаза дикие, на щеках грязь, в волосах, что больше похожи на гнездо, запутались листья. Вообще-то, у всех одежда требует починки, а ещё ни у кого нет обуви.
Мама с Кухаркой учили её шитью. Кухарка даже заметила, что она учится быстрее, чем училась мама, когда была вдвое старше. Каждый раз она старается шить аккуратно и ровно, представляя, что стежки – это будто научные наблюдения. Она моргает. Почему она задумалась о шитье? Почему здесь так трудно сосредотачиваться на чём-то одном дольше, чем на мгновение? Ужасно досадно. Она ведь о чём-то хотела спросить Питера, да?
Все мальчишки смотрят на неё: кто-то робко поглядывает, кто-то глазеет с любопытством, кто-то недоверчиво щурится. Она уставилась на них в ответ: какое право они имеют так на нее пялиться, если она попала сюда не по своей воле? Младший, с рубашкой во рту, придвигается к Питеру и прячется за него, и вся напускная отвага с неё слетает.
Яркое полуденное солнце делает тени мальчишек похожими на лужицы пролитых чернил. Только у Питера тени нет. Она точно знает, что любой предмет отбрасывает тень. Наверное, какой-то обман зрения или…
– Венди, знакомься. Мы сейчас пойдем играть, но сначала все представимся.
– Я… – она не успевает даже возмутиться: Питер перебивает так резко, будто зажимает ей рот ладонью, так что она не может вставить ни слова.
– Начнём с тебя. Ты Венди, а я Питер. – Улыбка сверкает, как солнечные блики на воде, и точно так же сбивает с толку.
Она хочет возразить, но из-за улыбки Питера кажется, будто мир перевернулся вверх тормашками, голова кружится, воздуха не хватает. Когда небо и земля возвращаются на свои места, она моргает и озадаченно смотрит на мальчишек вокруг.
Их настойчивые взгляды сверху вниз приносят чувство незащищённости. Она встаёт на ноги и стряхивает, насколько может, песок с ночной рубашки. Питер вроде бы что-то говорил, да? Что он там болтал?
Она выпрямляется, чтобы казаться как можно выше, расправляет плечи. Кухарка, вспоминает она, ниже и мамы, и папы, и она всегда твердила, что вот так проще всего противостоять, если кто-то хочет тебя унизить. Прямо как животные в дикой природе, которые стараются выглядеть крупнее, чтобы отпугнуть хищников. Правда, сложно представить, чтобы кто-нибудь спорил с Кухаркой, когда у неё этот особенный взгляд, даже дедушка – хотя она бы взглянула на это.
Она едва не хихикает от этой мысли, и становится не так страшно. Теперь, когда она присмотрелась, заметно, что многие мальчишки, даже её возраста или старше, ниже, чем она.
– Меня зовут Артур, как короля. – Самый высокий выходит вперёд, едва не сбив с ног самого мелкого из мальчишек. Имя он бросает, как вызов, будто предлагая поспорить, с жёстким выражением лица.
На плечах у него шкура какого-то зверя – непонятно какого. Низ штанин обтрёпан, на поясе они держатся с помощью куска верёвки. В руках обструганная ножом палка высотой почти с него самого. Он погружает палку в песок и, опершись на неё, пристально глядит на девочку.
– Так что, тебя правда зовут Венди?
Вопит чайка – её тень падает на мальчишку и соскальзывает на песок, пока птица нарезает круги над головой. Артур и некоторые другие мальчики смотрят на девочку так, будто они знакомы или думают, что знакомы, хотя она точно ни разу не встречала никого из них.
