Мэри научила её вшивать в платье незаметные кармашки, и теперь Венди достаёт из одного такого кармана набор шпилек, которые она украла у сестры милосердия. Замок легко поддаётся. Она распахивает окно и выбирается на балкончик. Свежий ветерок приветствует её, она раскидывает руки и почти скулит от облегчения. Так близко. Неверленд лежит прямо по ту сторону до боли близкого неба.
Венди кладёт ладони на каменную ограду, нежась об нагретый солнцем камень, и через мгновение влезает наверх. Камень достаточно широкий, чтобы хватило места босым ногам. Она приседает и смотрит вниз. Вообще-то здесь не очень высоко, но изумрудная лужайка кажется немыслимо далёкой. Она отцепляет одну руку от ограды, потом другую и выпрямляется, раскинув руки.
Она быстренько слетает туда и вернётся. Даже если она не встретит Питера, ей просто нужно ощутить ветер на коже, взмыть в небо и увидеть обратную сторону звёзд. Один глоток воздуха Неверленда, а потом она вернётся и пробудет здесь столько, сколько захотят Джон и доктор Харрингтон; она не будет жаловаться, не будет плохо себя вести. Она легонечко наклоняется вперёд, перенося вес тела и дожидаясь, пока небо подхватит её, а ноги оторвутся от камня.
– Венди. – Тихий, напряжённый голос Мэри.
Она не кричит, и, наверное, именно поэтому Венди не дёргается от неожиданности и сохраняет равновесие. Мэри неотрывно смотрит на неё тёмными, широко раскрытыми глазами. Венди так старалась, чтобы её никто не увидел, что не заметила, что за ней идут.
– Что ты творишь? – резко спрашивает Мэри, глядя на неё с укором.
Ухожу.
Венди не говорит этого вслух, лишь проглатывает внезапный болезненный ком в горле. Ну да, она обещала себе, что вернётся, но в глубине души знает, что когда её ноги ступят на песок пляжа Неверленда, она уже не обернётся назад. Как скоро она забыла бы Мэри? А братьев? Забыла бы всё на свете? Она бы разбежалась и бежала, бежала бы, ни разу даже не подумав об Англии.
Потому что в этом весь Неверленд: трусливо сбежать, даже не попрощавшись. Оставить позади всё, что ты как будто любил, чтобы отдаться чистой детской радости. Никаких обязанностей, никаких последствий, никаких забот и никаких перемен.
Венди давится этим осознанием – что-то среднее между кашлем и всхлипом. Разлом внутри всё ширится. Она ощущает свою беззащитность. Стоит тут с бритой головой, доказывая, что доктор Харрингтон прав. Она больна и представляет угрозу для самой себя; ей нужна помощь.
– Я не знаю, – едва шепчет она.
Она не может пошевелиться – ни спуститься с ограды, ни упасть. Мэри протягивает руку. Проходит будто целая вечность, но наконец Венди сокращает расстояние, которое казалось бесконечным, и касается ладони. Прикосновение приводит её в чувство, и она до боли крепко сплетает пальцы с пальцами Мэри. У Мэри тёплые руки; на коже мозоли от шитья и готовки на кухне лечебницы.
– Прости, я думала… – дальше она не может ничего сказать. Слова впиваются в горло, как битое стекло. О чём она думала? Мэри крепко держит её и обнимает, как только Венди спускается.
– Я думала, если я смогу полететь…
– Дура, – шепчет Мэри, и Венди напрягается в её объятиях, но Мэри её не отпускает. Через миг и сама Мэри расслабляется, а вслед за ней и Венди.
– Тшш. – Мэри гладит её по лысой голове. – Не надо никому ничего доказывать. Ты умеешь летать, но если они увидят, они просто привяжут тебя и сломают крылья.
Венди отодвигается, уставившись на подругу. У Мэри всё тот же прямой, дерзкий взгляд, но глаза озорно блестят.
– Думаешь, я попадусь на их уловки? Думаешь, мне неохота наорать на них и врезать по мерзким рожам каждый раз, когда сёстры говорят со мной медленно, считая, что я глупая, раз родилась не в Англии, или потому, что у меня кожа не белая? Но нет, я не попадусь на это, и тебе не надо.
Венди переводит дыхание. Мэри права. Чем сильнее бороться, тем прочнее станут оковы. Но это не означает, что они не могут сопротивляться: их маленькие кражи, временные кармашки в одежде, взломанные замки и маленькие незамеченные побеги – вот их способы борьбы.
Венди вытирает рукавом щёки и нос. Мэри понимает её лучше всех, и она права. Неверленд принадлежит ей, это её сокровище, и она не выдаст его и не позволит использовать против себя. Достаточно и того, что в глубине души Венди знает: если бы она прыгнула, небо ни за что не дало ей упасть. И однажды они с Мэри полетят вместе.
* * *
Венди вглядывается в кроны деревьев, надеясь заметить яркий всполох птичек, которых она помнит с детства, – тех, которые щебетали, когда она опустилась на пляж. Теперь здесь пугающая тишина и ни следа птиц, будто они все улетели, когда она вошла под полог леса. Ветер качает кроны в жутком безмолвии. Она замечает движущееся пятно, но не красное или голубое. Оно коричневато-серое и исчезает меж ветвей слишком быстро, чтобы Венди успела заметить. Когда она смотрит туда, там уже ничего нет.
Венди плотнее закутывается в шаль, но больше ничего не мелькает. Листья рисуют теневые узоры на лесной подстилке. Ветерок шевелит листву, но всё остальное недвижимо. Лес будто полон призраков, и Венди кажется, что за ней наблюдают. Даже деревья выглядят бледными, как будто вылинявшими, с почти прозрачными листьями – не деревья, а призраки деревьев. Она ускоряет шаг и выходит из леса – перед ней каменистый склон, подступающий к лагуне. Точно на своем месте. По крайней мере, в этой части Неверленда ничего не изменилось.
Крошечные ракушки и окаменевшие морские звёзды и жуки усеивают пористый камень, который окружает лагуну и прячет её от глаз. Венди проводит пальцами по камню. Джейн бы тут понравилось. Та бы, наверное, знала, как называются все эти существа, застывшие в камне. Венди отдёргивает руку, от тоски по дочери до боли перехватывает дыхание.
Она снимает шаль и повязывает на пояс, потом расстёгивает манжеты и закатывает рукава. Проверяет карманы – всё на месте. Тянется, и камень сам ложится ей под руку – всё как она помнит. Она отталкивается ногой, подтягивается вверх и ищет опору для ботинка. Её суставы уже не так гибки, как прежде, но пальцы ещё помнят, за что ухватиться. Как и деревья, скалы в Неверленде знают, что такое приключения, понимают, когда хочется залезть выше всех. Царь горы. Или царица.
Тело приятно разогрелось от лазанья, и Венди упивается этим ощущением: мышцы тянутся, пот выступает под одеждой. Ей нравится, что она тяжело дышит. Всё это так непохоже на домашние занятия в Лондоне. Там самой большой нагрузкой стала бы прогулка в парке или игра в крокет, но тут она снова та самая Венди. Та девочка, что умела летать.
Восторг переполняет её, но за ним следом появляется и страх, ползёт вверх по спине. Её мучает воспоминание о том, как она взбиралась по скалам в тайное место. Питер что-то ей показал, но что?
То, что напугало её.
На верху склона Венди останавливается на минутку. Ветерок приносит от воды скверный запах, как будто с гнильцой. Уже должен быть слышен щебет русалочьих голосов, убаюкивающая мелодия их песен. Но тут такая же тишина, как и на пляже. Отблески пляшут на водной глади, так что приходится щуриться, но в глубине никого не видно. Русалки прячутся от неё? Или что-то их напугало?
