Она делает шаг назад, и Питер наступает следом, хватает её за запястье, а эхо летит над лагерем, будя мальчишек. Вдруг появляется ощущение, что они собираются связать её и сжечь, как ведьму. Может быть, потом они её съедят.
– Венди придумала отличную новую игру! – восклицает Питер, когда сонные мальчики окружают их; в нём больше нет никакой угрозы, одна чистая радость на лице.
Но страх всё ещё не разжал хватку. Ей не по себе, но она старается держаться.
– Игру? – тупо повторяет она слова Питера.
– Прятки при луне, – хитро говорит он. Он не понимает, что она пыталась сбежать – возможно ли такое? Или он понимает, но уже простил её?
Питер бросается вперёд и касается мальчика среднего роста, с пухлыми щеками и большими руками.
– Ты водишь! – Питер, пританцовывая, отбегает, чтобы его было не достать. – Убегаем и прячемся, а Берти будет нас искать.
И он убегает в темноту. Миг – и остальные мальчишки рассыпаются, остаются только она и Берти, растерянно моргающие. Берти трёт лицо, затем встряхивается; он похож на медведя, что пробуждается от долгой зимней спячки.
Улыбка Берти, медленно расплывающаяся по лицу, совсем не такая коварная, как улыбка Питера, но в ней мелькает расчёт. До них обоих доходит в один и тот же момент: если он осалит её до того, как она убежит, она будет водить вместо него. Он тянется к ней, но движение неловкое, так что она уклоняется. Он едва не касается её пальцами. Какая-то её часть понимает, что если она будет водить, ей будет проще сбежать, но инстинкт – въевшиеся правила игры, которые говорят, что водить плохо, – побеждает, и она бежит прочь. Она боится, что её поймают, потому что тогда придётся охотиться в этой темноте на всех мальчишек, которые наверняка знают остров куда лучше её, и это вытесняет из головы все прочие соображения.
Она мечется среди деревьев, бежит зигзагами, надеясь, что так сбросит Берти с хвоста. В отличие от мальчишек, она не знает, где лучше прятаться, но по крайней мере она точно может убежать.
Она слышит, как они пробираются через листву и ветки, даже не пытаясь идти тихо. Звуки странно распространяются между деревьями, так что точно не сказать, откуда они идут. Она надеется, что Берти переключится на остальных, но он бежит за ней, с жутким шумом тяжело ломится через кусты. Она не решается оглянуться, только бежит ещё быстрее.
Наконец звуки преследования отдаляются. Она не замедляет бег и движется дальше. Вместо усталости бег только придаёт ей сил, скорости и лёгкости. То же самое, что было на пляже. Она больше не заботится о том, куда бежит. Воздух такой сладкий, почти как тот чай, которым её поил Питер после пробуждения. Страх отступает, и она бежит просто потому, что это весело, перепрыгивает через поваленные деревья и пролезает между корнями и скалами, забыв, что нужно найти, где спрятаться.
Разгорячённая кровь поёт, и она вся отдаётся чудесному ощущению свободы. Она не спит, хотя уже давно пора. Она ловкая. И может быть, самое главное – она не водит. Только представить лицо Питера, когда он увидит, что её не поймали. Может быть, он даже признает, что она победила в этой дурацкой игре!
Она, наверное, уже пробежала насквозь весь остров, и кажется, что она может бежать ещё, бежать вечно, но она замедляется. Ноги болят, но это приятно. Никого не слышно, так что самое время оглядеться по сторонам, пока рядом нет Питера, который торопит её делать то и это.
Растения окружают едва заметную тропинку с обеих сторон, большие тёмно-зелёные листья блестят в лунном свете. Похоже на таро, но эти ещё больше, а цветы размером почти с её голову. Она останавливается, чтобы рассмотреть поближе. Лепестки по краям – цвета коралла, цвета заката, а к середине цветка темнеют до фиолетово-красного.
В Англии нет ничего похожего. Может быть, это вообще новый вид, а она первая его открыла. Восторг переполняет её, когда она касается нежной тычинки. Палец покрывается ярко-жёлтой пыльцой, и внезапно появляется порыв лизнуть её. На вкус должно быть, как засахарившийся мёд, как напиток, которым поил Питер.
– Не надо. – Листья шелестят и открывают маленькое бледное лицо; она пугается и отпрыгивает назад.
Самый маленький мальчик, который сосал край рубашки, смотрит на неё широко открытыми перепуганными глазами.
– Эти цветы плохие. – Одной рукой он прикрывает рот и нос, будто старается не шуметь или не вдыхать слишком глубоко, так что слова звучат невнятно.
Она смотрит на палец, перепачканный пыльцой, и торопливо вытирает его об рубашку. Она что, в самом деле собиралась это попробовать? С чего бы ей так поступать? Она не дурочка, чтобы тащить в рот незнакомые растения. Они могут быть ядовиты. Но этот головокружительный запах цветов, от которого так уютно, и безопасно, и…
Она поднимает воротник ночной рубашки и прикрывает рот, чтобы не вдыхать этот одуряющий запах. Где она? Она раньше не видела эту часть острова. Она была в лагере, а потом… бегала. Питер, тропинка, а потом эта игра. Она пристально смотрит на мальчика, но он не пытается её осалить или выдать, где она.
– Ты в порядке, Венди?
– Это не моё имя. Я…
Охх, хочется вопить от огорчения, но если рядом кто-то есть, она выдаст их обоих. Она положила в рукав камешек из супа – тот, которым чуть не подавилась, – и теперь достаёт его, сжимая, пока руке не становится больно, а глаза не начинает жечь.
– Тебе Питер тоже придумал новое имя? – Глаза мальчика, что виднеются над ладошкой, которой он прикрывает рот и нос, круглые от любопытства, а не от страха. – Меня раньше звали как-то по-другому, но теперь я Тимоти. Питер дал мне какое-то имя, но мне не понравилось, так что я выбрал другое. Он иногда разрешает, если…
Он бросает взгляд вдоль тропинки и напрягается. Она смотрит туда же и замечает, как тень мелькает и прячется за деревом.
– Что… – Но Тимоти уже исчез. Улепетнул по тропинке и бросил её одну.
Она щурится, но тени уже не видно. Может быть, это всё только её воображение. Стрекочет какое-то насекомое – звук, как от сверчка, но ещё похоже, будто пальцем водят по краешку влажного бокала и стекло поёт. Вот бы у неё были с собой сачок и банка для образцов! Она делает шаг вперёд. Звук резко обрывается, по спине продирает мороз. Ещё шаг – и ощущение, что за ней следят, крепнет – твёрдое, несомненное, пугающее. Она вертится, ожидая увидеть Берти или даже Питера, которые тянутся к ней, чтобы осалить. Но никого нет. Как будто кто-то зовёт по имени в пустой комнате, только ещё хуже, потому что она сейчас даже имени своего не знает.
Она расправляет плечи и поднимает голову. Она не заплачет снова, она не позволит себе сломаться под весом всего, что она не знает. И уж точно она не позволит мальчишкам прятаться и пугать её только потому, что она девчонка.
– Эй? – Она делает шаг и заставляет себя говорить громче. – Там кто-нибудь есть?
Хрустит ветка. Девочка поворачивается на звук, но в темноте ничего не разобрать. Тропинка впереди сужается, деревья склоняются над ней, образуя тоннель. Есть что-то зловещее в том, как неестественно близко они подступают. На ум приходит глубокая дыра, ход в земле или пасть огромного зверя, который поджидает её, чтобы проглотить – как в той истории про Иону и кита. Но вдруг тропинка ведет к спасению?
