– Там! Я вижу кабана!
Кричит – и сама изумляется. Что она творит? А главное, зачем? Кровь бурлит, гордость и страх затопляют нутро. Она не хочет ни на кого охотиться. Или хочет. Она плотнее стискивает копьё; невозможно представить, каково это – воткнуть его во что-то живое. Могучее. Сильное.
Наверное, это не сложнее, чем проткнуть бабочку булавкой, надавив подушечкой большого пальца. Она улыбается этой мысли. Ритмичный топот ног и напев, что сплетается с шелестом листвы, каким-то образом делает всё нормальным. Всё правильно. Все охотятся на кабана. Никто не отстаёт.
Она поворачивает и бежит, а мальчишки несутся за ней, прямо как бежали за Питером мгновение назад. Она командует вместо него. Она важна, её слушают. Тимоти она больше не держит за руку, да это и неважно. Он всё равно просто малявка.
Эта мысль, озвученная её собственным голосом, такая жестокая и издевательская, бьёт её так, что дыхание перехватывает. Вина резко приводит её в чувство. Ладонь скользит по копью, и хочется от него избавиться, но она обнаруживает, что вцепляется в него ещё сильнее. Пот щиплет глаза. Она облизывает губы – на вкус они солёные. Воздух гудит. Нет, это в ушах гудит, будто голова набита пчёлами. Она хочет на охоту. Она хочет делать такое, чего никогда бы не сделала, не смогла бы дома. Да кого волнует старый гнилой Лондон и его правила?
Её радостный вопль резко обрывается, когда в неё врезается Питер – так сильно, что она падает на одно колено. Это выбивает из неё жажду крови, и она ошарашенно смотрит на Питера.
– Сюда! Я нашёл кабана, он здесь! – кричит он, указывая в противоположную сторону.
Ей замечательно видно кабана, но Питер намеренно игнорирует его, врубается в заросли и сбивает ритм. Мальчики, запутавшись, растерянно крутятся на месте. Но слова Питера перевешивают её слова, и они все бегут за ним. Он со смехом скачет по тропинке – беготня для него уже сама по себе игра, а про кабана все на время забыли. Мальчишки тянутся за ним извивающимся змеиным хвостом.
Она встаёт на ноги, тяжело дышит ртом. Копьё всё ещё в руке, и она, дрожа, отбрасывает его как можно дальше. Неверленд меняет её; нельзя ему позволять.
Крик привлекает её внимание: это Берти врезается в мальчика по имени Уильям. Или, может быть, наоборот. Оба катятся в кусты, колотя друг друга. Остальные собираются вокруг, подбадривая их. Они больше не солдаты, просто дурацкие мальчишки, которые бегают с палками и игрушечными мечами. Но вот Артур бьёт мальчика, чьего имени она не знает, бьёт с расчётом, со всей силы. Кровь, ужасающе яркая, брызжет из носа, заливает губы и подбородок и каплями покрывает листья.
Сердце подпрыгивает и замирает. Она хочет, чтобы Питер остановил их. Тот одобрительно усмехается, глядя на драку. Он кажется таким чуждым: он больше не похож на мальчика, он вообще не кажется человеком, с которым можно разумно поговорить. Он – что-то иное. Он…
Возвращается Тимоти, и она вспоминает, что обещала приглядывать за ним.
– Не смотри, – бормочет она, отворачивая его голову от драки.
Клубок из Берти и Уильяма врезается в Артура. Артур забывает про мальчика с разбитым носом и вместо него вздёргивает на ноги Берти.
– Эй! Гляди, куда прёшь!
Артур врезает Берти кулаком в живот. Берти сгибается пополам, и мальчишки вдруг замолкают. У неё тоже сводит живот от жалости. Кто-то присвистывает; топот и рукоплескания эхом летят меж деревьев.
– Браво, Артур! Браво!
Она не знает, кто это кричит, но когда ликование стихает, мальчишки снова стоят в строю, будто ничего не произошло. Даже тот мальчик с разбитым носом. Даже Берти, хоть он и идёт медленно, согнувшись и пытаясь восстановить дыхание.
Она торопится к Берти, но в этот раз крепко держит Тимоти за руку.
– Ты в порядке? – Она шагает рядом с ним.
– Норм. – Он пытается ответить резко и отрывисто, но выходит натужно, потому что он всё пытается отдышаться.
– Но…
Берти поворачивается к ней с перекошенным лицом, и на миг ей кажется, что он ударит её так же, как Артур его самого. А потом замечает слёзы в глазах и понимает, как трудно ему не разреветься по-настоящему.
– Нормально всё. Отвали!
Он выплёвывает слова и убегает вперёд, не оглядываясь. Далеко впереди Питер торжествующе вопит:
– Кабан! Все сюда!
Начинается хохот, беготня, толкотня, мальчишки скачут, врезаются друг в друга и падают. Не очень понятно, как кабан снова оказался перед ними, если Питер увёл их не в ту сторону, но вот он – щетинистая шкура, злобно изогнутые клыки, недобро блестящие глазки-бусины. Она раньше никогда не видела кабана вблизи, и он гораздо крупнее, чем она могла представить. Как они не спугнули его всеми этими воплями и суматохой? Любое животное, у которого есть хоть капля разума, убежало бы, а не стояло и не ждало, пока его убьют.
Вопящая толпа мальчишек выбегает на поляну. Даже теперь кабан не шевелится. Против воли повинуясь любопытству, она присоединяется, встаёт на цыпочки, чтобы видеть поверх голов тех, кто стоит перед ней. Земля вытоптана в ровный, почти идеальный круг, со всех сторон окружённый деревьями. Мальчишки рассыпаются по окружности, ограждая собой пространство, в середине которого – Питер и кабан.
Всё это будто подстроено, словно она смотрит спектакль. Только вместо сцены – земля, и в центре Питер, залитый солнцем, как светом софитов.
Её бросает то в жар, то в холод, пока Питер обходит кабана по кругу. Это почти танец. Она тянется, чтобы рассмотреть получше, но в то же самое время не хочет видеть, что произойдёт дальше.
Ей очень страшно. Питер помахивает своим коротким мечом, будто это дирижёрская палочка, которой он управляет оркестром. Девочка впервые осознаёт, глядя на то, как клинок блестит в лучах солнца, что это настоящий меч, а не самоделка, вырезанная из ветки. Питер подаётся вперёд с обманным финтом, вопит, будто вызывает кабана на поединок. Но кабан совершенно неподвижен, зад приподнят, голова опущена – он будто кланяется.
– Убегай, – сквозь зубы велит она, повернувшись к Тимоти.
Он смотрит на неё с раскрытым ртом. Что-то ужасное должно произойти, это затишье перед грозой.
– Спрячься. Я найду тебя, обещаю.
Тимоти разворачивается и бросается прочь. Она провожает его взглядом и возвращается к Питеру. Этот круг на земле, это спокойствие кабана – всё так неестественно. Дело не только в кабане – даже мальчики ожидают молча, торжественно. Больше похоже не на войну, думает она, а на службу в церкви, куда она ходила с дедушкой – торжественный и жуткий ритуал, уходящий в глубь веков.
Вздыбленная кабанья щетина сочится злобой, в глазках – ненависть, но зверь всё так же не шевелится. Он разумен, но не как животное, а сродни человеку. Кабан знает, что должно произойти, и он ненавидит Питера за это, но совершенно ничего не может поделать. Он ждёт. Он может разорвать врага на клочки одним могучим рывком клыков, но пасть закрыта, пока мальчишка скачет вокруг, дразнится и издевается. А потом Питер враз бросается вперёд. Клинок вонзается, и кровь орошает его руки горячей струёй.
