Она сжимает в ладони камешек, стараясь не забывать, как чуть не подавилась им. Здесь всё не то, чем кажется. Всё опасное. Что случится, если она съест кабанины? Она забудет ещё больше? Существует множество легенд и сказок о заколдованной еде и о том, что происходит с теми, кто её ест, например, про Персефону, которая съела зёрнышки граната. Рот наполняется кислой слюной, и она ненавидит себя за это.
Питер наблюдает за ней с той стороны пляшущего костра. Он смотрит пристально, понимающе. Огонь заостряет и искажает его черты.
– Венди? – тихонько зовёт он, и звук крюком впивается в неё и тащит к себе. Имя такое знакомое, такое тёплое и уютное. Оно так подходит ей – это, наверное, и есть её имя, хоть она точно и не помнит.
– Да, Питер? – Собственный голос будто доносится откуда-то издалека.
Питер кривит губы в улыбке, глаза лучатся от удовольствия.
– Ты наша почётная гостья, тебе полагается первый кусок!
Он держит в руках широкий лист, на котором возвышается гора мяса. Она не заметила, когда он его отрезал, но вот оно, дымится в ночном воздухе, и в животе снова урчит.
– Давай, бери!
Она встаёт и обходит костёр, хоть чутьё и велит развернуться и бежать прочь. Питер мягко подбадривает её улыбкой. Она берёт лист – тепло жареной кабанины греет руки.
– Это нечестно, – начинает Артур, переводя взгляд с неё на Питера. – Она вообще не помогала убивать кабана. Почему ей достаётся первый кусок?
На плечах Артура лежит свежая кабанья шкура, добытая на охоте.
– Ты тоже не помогал, – влезает Берти. – Всё Питер сделал.
Питер одаривает Берти улыбкой, и тот надувается от гордости, а Артур нахмуривается.
– Правильно, – говорит Питер. – Я убил кабана, мне и решать, кому первый кусок, и я отдаю его Венди.
Хочется отказаться. Глаза щиплет, в живот вгрызается боль. Она такая голодная, что желудок сводит, а ещё Питер так остро и пронзительно на неё смотрит, что отказаться она не в силах.
Она набрасывается на мясо, хватает его голыми руками и запихивает в рот. Мясо обжигает губы и пальцы, но ей всё равно. Она жуёт и глотает, и хочется ещё и ещё.
– Видишь? – Питер радостно хлопает в ладоши. – Налетайте!
По его зову мальчишки набрасываются на кабана, как оголодавшие волки или стервятники. Она сама тоже толкается и борется с ними за лишний кусок. Впивается зубами в чью-то протянутую руку – кажется, Берти, – и отталкивает его. Вокруг все чавкают, чавкают, чавкают.
Только Питер не ест, а созерцает побоище и безмятежно улыбается. Когда она наконец наедается достаточно, чтобы перевести дух и оглядеться, то замечает, что вообще-то не ест не только Питер. Нигде не видно Тимоти, да и Руфус с несчастным видом сидит на самом краю освещённого пространства, обхватив себя руками. На нём нет рубашки, и рёбра проступают под кожей. Он весь съёжился, и заметно, как ему хочется есть, как хочется присоединиться к пиршеству.
Питер будто замечает то же, что заметила она, и поворачивается взглянуть на Руфуса. Выражение лица резко, неуловимо меняется, и это не из-за прыгающих отблесков костра – он словно задумывает какую-то пакость.
– Что такое, Руфус? Почему же ты не ешь? – приторным голосом спрашивает Питер, уговаривая Руфуса, будто его искренне заботит мальчик и его самочувствие.
– Не голодный. – Руфус ожесточённо трясёт головой. Он отворачивается всем телом, всё ещё обнимая себя, и не смотрит на Питера.
Ей становится так страшно, мясо в животе ворочается, и она опасается, что её может стошнить.
– Да не может быть! – говорит Питер. Его улыбка, под стать голосу, как мёд, но в глазах опасный блеск. – Так вкусно пахнет же!
Он отрывает прямо от туши кусок мяса – другой бы обжёгся, а он нет. Подходит к Руфусу и машет рукой над мясом, чтобы запах долетел до его носа. Руфус отворачивается, и в свете костра в его глазах блестят слёзы, которые он пытается удержать.
– Мне кажется, Руфусу жалко кабана! – Питер выплёвывает слова и сверкает ухмылкой в сторону собравшихся в кружок мальчишек, которые неуверенно подходят поближе.
В воздухе натянутой струной повисает напряжение. Это чувствуется. Предгрозовое затишье, и вот-вот случится что-то ужасное. Хоть она проглотила всё мясо, оно будто застряло в глотке комом и не даёт ни говорить, ни дышать толком.
– Мне кажется, Руфус так любит кабанов, что он сам бы стал кабаном, а не человеком! Что скажете?
Питер торжествующе улыбается. Глаза сияют в ожидании ответа толпы.
– Мне кажется… – Артур медлит. Как бы он ни хорохорился раньше, теперь он будто сомневается. Правил этой игры не знает никто из них, кроме Питера, и все ощущают, что над ними нависла угроза.
– Мне кажется, – Артур откашливается, выпрямляется и начинает говорить громче, черпая уверенность из одобрительного взгляда Питера, – мне кажется, что Руфусу нужно стать кабаном, а мы все поохотимся на него.
Артур бросает на Питера вопросительный взгляд, ожидая одобрения.
– Да! – Питер вновь хлопает в ладоши. – Отличная мысль!
Быстро, как молния, он бросается вперёд, хватает Руфуса за руку и вздёргивает его на ноги. Закручивает и толкает его, так что он с плачем падает на четвереньки – теперь ему страшно, а не просто грустно.
В горле застывает крик. Хочется подбежать к Руфусу, помочь ему, но она прирастает к месту, прямо как кабан перед Питером, и ничего не может поделать. Она в отчаянии смотрит на круг мальчишек, которые так же застыли рядом. Кто-то же должен помочь Руфусу – но никто не шевелится. Они как игрушки, приходит на ум, как марионетки, и нитки от них в руках у Питера.
– Давай, Руфус, хрюкай! Беги, а мы попробуем тебя поймать! – Питер пританцовывает на месте, радостно перепрыгивает с ноги на ногу.
На следующем прыжке Питер подаётся вперёд и шлёпает Руфуса по боку – тот испуганно визжит, очень по-звериному. Руфус пытается убраться прочь, всё ещё на четвереньках, но на его пути ноги мальчишек. Они смыкаются, ещё неуверенно, ещё никто не бьёт Руфуса, только не дают ему пройти. Но потом они раззадориваются, пинают его, пытаются схватить. Он мечется в центре, не может выбраться и умоляет отпустить его.
Он невнятно мямлит, и непонятно, это слёзы мешают ему говорить или что-то ещё. Например, если у него изменились челюсть и язык, а вместо зубов вдруг выросли клыки. Она теперь тоже плачет, но не может пошевелиться, чтобы помочь ему. Её будто что-то удерживает на месте, между ней и кругом мальчишек словно стена выросла.
Она может только смотреть, как волосы и тело Руфуса мелькают меж чужих ног. Его спина кошмарно выгибается, когда кто-то хватает его за волосы и тянет назад, и её сердце пропускает удар. Она уверена, что вот сейчас всё и случится, сверкнёт лезвие, нож пройдётся по его горлу. Ей ничего не видно из-за слёз, она судорожно всхлипывает и едва может вздохнуть. Где-то там в толпе Руфус кричит от боли, и она точно знает, на что похож этот крик. Это звериный вопль. Визг. Чистый ужас.
