Она не может подбежать к нему, но может убежать прочь, и убегает, проклиная себя за это. Она уверена, что Питер способен заставить Руфуса или любого другого делать что угодно. Он может внушить Руфусу, что он и есть кабан, и тот искренне поверит в это, так поверит, что в самом деле превратится в кабана.
Зацепившись ногой за корень, она растягивается во весь рост. Катится по тропинке, сбивая дыхание, когда она пытается подняться и не может – очень больно. Сейчас ей хочется только свернуться клубочком, лежать и всхлипывать. И пусть Питер её найдёт. Не всё ли равно?
В следующий миг на ум приходит такое, от чего становится ещё страшнее. Нельзя оставаться. Нельзя дать Питеру похитить у неё её саму. Она не из Неверленда. Она не потерялась. У неё есть дом. Есть родители. Есть имя – и это не Венди. Она – Джейн!
Имя вдруг приходит к ней, вырвавшись из-за пелены в сознании. Джейн прижимает к губам исцарапанную, испачканную землёй ладонь, чтобы заглушить то ли крик, то ли стон. Всё вдруг потоком возвращается обратно: потрясённое лицо матери, когда Джейн вытащили в окно, звёзды, что летели навстречу, холод полёта, рука Питера на её запястье, страх падения, что преследовал её всё время.
Она вспоминает, как они пролетели на ту сторону. По-другому и не скажешь. Небо вокруг изменялось – совершенно невозможным образом, и всё же изменялось. Они летели словно сквозь толщу воды, будто нырнули в лужу и вынырнули на другой стороне известного ей мира. Звёзды, что крутились вокруг, были уже иными, не теми, которые она видела из окна своей спальни. Не очень понятно, как она это определила, но она точно знала, чувствовала нутром, что находится в другом, неправильном месте.
Она помнит, как звала маму. Как кричала Питеру, чтобы он отпустил её, хоть тогда и не знала его имени. Потребовала отпустить – и сразу испугалась, что он послушается и она упадёт вниз. Поэтому она замолчала и плотно зажмурилась, так что приземление было неожиданным и она сильно ударилась об песок.
Когда она открыла глаза, её ослепил солнечный свет – такого тоже не могло быть, потому что секунду назад они летели в темноте. Несмотря на ушиб, она торопливо вскочила на ноги и набросилась на Питера – пиналась, пыталась укусить, швыряла песок ему в глаза. Она обзывалась и орала на него, в общем, вела себя совсем не как подобает леди – дедушка пришёл бы в ужас, увидев такое, а вот мама, возможно (только возможно!), гордилась бы ей, хоть никогда и не призналась бы.
Питер тогда только смеялся над ней, будто всё это была просто игра. Всякий раз, когда Джейн бросалась на него, он отклонялся на шажок или взмывал в воздух и облетал её по кругу, издеваясь и дразнясь. Она помнит, как это было унизительно, в глазах жглись слёзы досады, она ощущала себя такой маленькой и слабой. Когда она наконец вымоталась и села передохнуть, Питер опустился и присел рядом. Пусть они были одного роста, когда она попыталась на него напасть, теперь он казался намного больше и непонятным образом нависал над ней.
– Ну хватит, Венди. Чего ты так распереживалась? Радоваться надо! Ты дома, в Неверленде, здесь твоё место.
– Я не Венди! Я Джейн! – Пусть она устала и перепугалась, а всё тело болело, но она пихнула его изо всех сил, вскочила на ноги и попыталась пнуть.
Ухмылка исчезла без следа, когда он свысока взглянул на неё – словно тучи набежали на солнце. Он схватил её за подбородок, приблизил своё лицо к её, и она не могла отвернуться. Она не могла даже закрыть глаза, хоть и попробовала: веки были словно пришиты.
– Хватит драться. Уже не смешно. Ты Венди, тебе тут будет весело, но только если будешь слушаться меня.
Он разозлился, но голос был необычайно мягким. Джейн запомнила этот контраст. Он шептал, даже когда кричал, и рассуждал разумно и вежливо. Несмотря ни на что, его хотелось слушать. Хотелось делать, как велено, только сердце колотилось о рёбра.
Она попыталась вывернуться из его хватки, плюнуть ему в лицо, закричать, но тело слишком отяжелело. Несмотря на отчаянные попытки разума расшевелить её, она так и не шелохнулась. Глаза Питера, устремлённые на неё, стали такого цвета, какого она никогда раньше у глаз не видывала. Она будто глядела на огонь или прямо на солнце. По радужке играл свет, словно пламя, что пляшет вокруг бревнышка.
– Веди себя хорошо, – сказал он и внезапно отпустил её так резко, что она покачнулась и с размаху села.
Она вспоминает, как саднил копчик, которым она ударилась о землю, как она клацнула зубами и прикусила язык. Один миг, ослепительная вспышка, и имя она уже не могла вспомнить. Питер будто вырезал его из неё – так быстро, что она даже не почувствовала боли, пока ещё не ощутила потерю. Потом был корабль, и тяжёлая бухта верёвки, и сладкий густой чай, от которого вспоминать становилось ещё сложнее. И потом всё остальное. Прятки и кабан. Эта тяжесть волной падает на неё, сперва налетает, потом отступает назад и тянет с собой вглубь.
Питер отнял у неё имя.
В животе ноет, он и полон, и пуст одновременно. Питер забрал её имя. Он пытался заставить её позабыть саму себя. Джейн до боли сжимает челюсти. Он сделал так, что ей захотелось охотиться. Так, что ей захотелось наброситься на добытое мясо.
Она ползёт к обочине тропинки и извергает наружу всё то горячее, поджаристое мясо, которое она жадно поедала минуту назад. За её спиной продолжается свалка мальчишек, которые дерутся друг с другом и гоняют Руфуса. Она осторожно поднимается, проверяя, держат ли её ноги. Ничего не сломано, одни ушибы. Она хромает прочь – так быстро, как может; боль радует её. Это помогает сосредоточиться, помогает помнить себя – и она не забудет снова.
Она Джейн. Джейн. Джейн. Джейн.
Имя бьётся ритмом в унисон с сердцем, в унисон с неровным дыханием. Бок простреливает боль, резкая и острая, и она останавливается.
– Ты в порядке? – из темноты долетает тихий испуганный голос Тимоти, и Джейн тревожно всматривается. Он выходит из-под деревьев, которые бросают на него пятнистые тени. В лунном свете он похож на призрака.
Она трясёт головой, потом кивает, вытирает слёзы, размазывая их по лицу. Смеётся – фыркает и не может удержаться, и в животе снова становится больно, и не сразу получается взять себя в руки.
– Нет, но всё будет нормально. – Она выпрямляется и заставляет себя улыбнуться ради Тимоти – его сомнения и страхи немножко отступают, и он расслабляется.
Она оглядывается, пытаясь определить, где находится. Ещё до того она нашла гамак в груде добычи с корабля и подвесила его за пределами лагеря, чтобы спать подальше от валяющихся вповалку мальчишек. Теперь она измождённо опускается в него, а чуть погодя и Тимоти садится рядом. Она рада, что он с ней, а не с вопящей толпой мальчиков.
Нужно вернуться и попытаться помочь Руфусу. Но при одной мысли об этом пульс подскакивает, а в глазах начинает жечь. Что они с Тимоти могут поделать со всеми охотниками Питера сразу? Лучше пусть они утомятся и забудут про Руфуса. Рано или поздно они ведь устанут. Остаётся надеяться, что так оно и есть.
