Она ещё не решила, что она расскажет Неду о своей жизни, и не знает, что он пожелает рассказать о себе. Всё, что она поняла – она хочет узнать о нём больше. Хочется, чтобы у неё был кто-то ещё, кроме Мэри, кого она может смело назвать своим другом.
Венди позволяет себе улыбнуться – едва заметно, – и надежда вползает в сердце. Впервые с того мига, как она вышла из ворот лечебницы Святой Бернадетты несколько часов назад, она ощущает, что дышать стало легко.
– Благодарю вас, мисс Дарлинг. – Нед улыбается в ответ с облегчением, а ещё – с радостью.
– Прошу вас, – говорит она, – если мы собираемся стать друзьями, зовите меня Венди.
* * *
Джейн ведёт Тимоти обратно к тому месту, где её закидали камнями и наконечниками для стрел, внимательно наблюдая, не случится ли новой внезапной атаки. Она всматривается в иссиня-чёрную тьму под деревьями. Там, где тропинка разделяется, а деревья склоняются, образуя естественный тоннель и загораживая лунный свет, воздух, кажется, можно потрогать.
Одна мысль о том, чтобы войти под эти деревья, ужасает её, её будто кто-то хватает за плечи, разворачивает прочь и подталкивает в обратном направлении. В голове словно Питер твердит ей, настойчиво глядя в глаза: «Не будет ли куда лучше вернуться в лагерь?» Там ещё полно мяса, чтобы набить живот, и можно поиграть. Можно сидеть и греться у костра, не нужно шататься в темноте, где может случиться что угодно, где их могут сожрать чудовища.
Она ощущает, как имя едва не ускользает из памяти снова, пока мысли вертятся в голове, и Джейн до боли сжимает зубы. Боль помогает сосредоточиться. С возраста Тимоти она знает, что в темноте нет ничего страшного. Это просто тени, что-то загораживает свет, но дневной свет всегда возвращается. И всё же ей страшно.
Дома, может быть, так и есть, но здесь… Её охватывает беспричинный страх, ужас, который она не может объяснить: будто кот, задрав хвост, внезапно трётся об ноги, и ты подпрыгиваешь. Но в одном она уверена. Пусть ей ужасно не хочется идти туда, но именно потому, что ей не хочется, она и должна отправиться по этой тропинке меж деревьев.
Она трогает наконечник стрелы, всё так же спрятанный в рукаве. Он будто стал её амулетом на удачу. Она не знает почему, но теперь ей ещё сильнее думается, что кто-то или что-то пыталось предупредить её, уберечь, а не просто напугать. Она безмолвно просит прощения у этой невидимой стражи за то, что не следует их болезненным советам.
За её спиной Тимоти, застыв, совершенно пустым взглядом глазеет под деревья.
– Ты знаешь, куда ведёт эта тропинка? – спрашивает Джейн. Она говорит тихо, но Тимоти всё равно вздрагивает.
– Питер запретил нам ходить туда. – Он кусает нижнюю губу, и Джейн снова опасается, что он расплачется. Он совсем перепуган, да к тому же, напоминает она себе, он ещё малыш.
– Но ты знаешь, куда она ведёт и почему туда нельзя ходить?
Тимоти сжимается в комочек. Джейн очень не хочет давить на него, но ей нужно точно знать.
Тимоти хмурится, снова морщит брови, будто пытаясь что-то припомнить. Рука тянется к подолу рубашки, но он одергивает себя до того, как потащить подол в рот.
– Там плохое место.
Он указывает, и Джейн смотрит туда, где над деревьями висит на фоне звёзд лёгкое облачко, похожее на струйку дыма. Её пробирает дрожь, но она заставляет себя выпрямиться и сохранять смелость.
– Прости, но, кажется, нам надо именно туда. Всё хорошо, – быстро добавляет Джейн. – Я буду нас защищать. Обещаю.
Ей самой хочется в это верить. Если бы мама была тут, как бы она поступила? Джейн вспоминает, как одна девочка сбила её с ног в парке, когда ей было примерно столько, сколько Тимоти. Она смеялась над Джейн за то, что та искала жучков, обзывалась грязнулей, а когда Джейн сказала, что она не грязнуля, та девочка её пихнула. Джейн приземлилась лицом в грязь и до крови разбила губу о зубы.
Борясь со слезами, она потребовала, чтобы та девочка извинилась, но обидчица только мило улыбнулась и заявила, что Джейн, должно быть, споткнулась. Джейн побежала к маме, крича, что та девочка – обманщица и чудовище, но мама не прижала её к себе, как думала Джейн, а взяла за плечи и посмотрела ей в глаза.
– Она не чудовище, Джейн.
– Но, мама…
– Нет, Джейн. Она повела себя, как чудовище, но это разные вещи. Но ты же понимаешь, почему она так поступила?
Джейн затрясла головой, не понимая разницы, не понимая, чего мама от неё хочет. Ей просто было нужно, чтобы её обняли и успокоили. Но в глазах мамы было то же выражение, как если Джейн задавала неправильный вопрос. Из-за этого Джейн даже тогда, в детстве, показалось, что они вели две разные беседы. Джейн видела перед собой девочку, которая её толкнула, и парк, а мама смотрела на какой-то совсем другой мир. Но она говорила так серьёзно, что Джейн не посмела возражать. Мама так говорила, когда хотела научить её чему-то важному.
– Это потому, что ей страшно. – Мама притянула Джейн к себе, но не обняла, как той хотелось. Она развернула её, придерживая, чтобы ей было видно ту девочку – кстати, та вовсе не казалась напуганной. Мама пригладила Джейн волосы – это не принесло утешения, и наклонилась к ней, будто делясь секретом:
– Она видит, какая ты смелая и сильная, и поэтому боится. Как Белый Воробей в наших историях. Когда он устраивает людям пакости, то это потому, что он чувствует себя маленьким глубоко внутри. Понимаешь?
Джейн тогда не поняла, но теперь, наверное, знает, что пыталась сказать мама. Позже тем вечером она спросила, бывают ли чудовища на самом деле.
– Боюсь, что да, – без запинки ответила мама, и Джейн испугалась – она ожидала совсем другого ответа. Она сидела у мамы на коленях в большом кресле-качалке у окна и попыталась перевернуться, чтобы увидеть мамино лицо и понять, не смеётся ли она над ней, но так и не смогла. Мама снова пригладила ей волосы, тихонько качаясь, и Джейн наконец почувствовала себя в тепле и в безопасности, как ей и хотелось днём.
– Что случится, если я встречу настоящее чудовище? – спросила Джейн.
– Ну, – мама поцеловала её в макушку, – тебе придётся бороться, пусть и будет страшно, потому что если позволить чудовищам запугать тебя и отнять то, что ты любишь, тогда они победят.
Джейн почувствовала, как мама повернула голову, чтобы посмотреть в окно на звёздное небо, продолжая беседу:
– А если монстры побеждают, Джейн, то они хотят побеждать и дальше, вот что плохо. Они хотят получать больше и больше, потому что они жадные, а этого нельзя допускать, правда?
– Правда, мама.
Тут мама начала щекотать её, и Джейн позабыла всех чудовищ, хохоча и выпрашивая у мамы сказку перед сном.
Вспоминая об этом сейчас, Джейн задаётся вопросом: говорила ли мама о той девочке, что толкнула её, или о тех чудовищах, что таятся под кроватью, или, может быть, о тех, с которыми дядя Майкл и папа сражались на войне. Может быть, обо всех трёх сразу. Или о чём-то совсем другом.
