Её охватывает чувство, обратное тому, что она ощутила, протискиваясь между скалами. Теперь она будто стоит на краю пустоты; в любой миг она может упасть. Впереди маячит рваный силуэт Питера, колеблется в набирающем яркость свете.
– Мы пришли. – Он останавливается, и Венди тоже резко замирает.
– Что… – но она больше ничего не говорит, позабыв и кости, и всё остальное.
Пол пещеры резко идёт вниз, образуя чашу. В центре этой чаши – чудовище.
– Это мой секрет. – Питер сияет.
Оранжевый свет оставляет на его лице резкие тени, делая его совершенно нечеловеческим. Взгляд Венди скользит к существу, что скорчилось перед ними. Оно словно ночь, только ещё темнее. Оранжевое сияние не освещает это существо так, как её саму или Питера. Не разглядеть никаких деталей, только сплошное пятно, будто пролитые чернила, которые образуют изогнутый позвоночник, проступающий сквозь кожу, ноги, согнутые не в ту сторону, зловещие кривые рога.
– Нет! – Венди трясёт головой. Она не хочет смотреть на это, но не может отвернуться. Она делает шаг назад.
Чудовище поворачивается на звук её голоса. У него нет глаз, но он каким-то образом смотрит на неё. Оно пыхтит – принюхивается к ней или выражает недовольство, она не знает. Пахнет жжёными спичками, как старая овчарка Венди, когда приходила с дождя.
Венди отступает ещё на шаг и наступает каблуком на шаткий камень. Падает, сильно ударяется о землю – боль простреливает по спине вверх так, что она сжимает зубы. Чудовище – оно всё смотрит на неё, а Венди смотрит на него. Эта форма. Она узнаёт её. Это невозможно. Это…
Венди чувствует иголку в пальцах, чувствует, как протягивает нить сквозь тьму и кожу, Питер дергается и вскрикивает. Та тень – та, которую она к нему пришила, – истаяла и умерла. А эта штука в яме – это…
– Венди, что случилось? – Питер стоит над ней, закрывая обзор.
Она смотрит на него, сразу освобождаясь от чудовища и возвращая себе способность мыслить. Дышит, распахнув рот – рваные вдохи на грани паники. Угол обзора и освещение делают Питера выше, голова скребёт по потолку пещеры. Он слишком большой. Слишком кошмарный. Язычок оранжевого света остался в его глазах, сверкая, будто пламя.
– Чудовище. – Голос Венди срывается; она закрывает лицо руками.
Неверленд такой прекрасный: русалки с сияющей на солнце чешуёй, с голосами, будто стеклянные флейты; смуглые пальцы Тигровой Лилии рядом с пальцами Венди показывают, как плести короны из камышей. Полёт. У Венди никогда не было таких приключений, никогда она не чувствовала себя так свободно. Всё это не может обернуться такой правдой.
– Посмотри на него. – Питер наклоняется, убирает её ладони от лица и держит её за запястье. Он выглядит серьёзным, как никогда раньше. Вдруг она видит совсем другого мальчика – не того, который влетел в окно их спальни, который командовал в «делай как я». Он кажется куда старше, чем подразумевается его тонкой фигуркой, словно здесь, рядом с чудовищем, он превратился в совсем другого человека.
– Посмотри на меня, Венди. Мой секрет.
Его лицо в дюймах от её лица, он резко дышит. За спиной Питера теневое чудовище вновь пыхтит, раздувая бока, как мехи.
– Нет! – Венди трясёт головой. Горячие слёзы текут по щекам.
Она хочет, чтобы Питер оставался тем мальчиком, который вытащил её из окна. Хочет, чтобы вокруг были те звёзды, и стремительная тьма, и бархатное небо, которое никогда не даст ей упасть.
– Венди! – Питер так трясёт её, что звёзды брызжут из глаз. Она не летит. Падает.
– Мне больно! – Она пытается отодвинуться, но он хватает её ещё крепче.
– Ты должна посмотреть на него, Венди.
– Оно ужасное. – Она не хочет, но поворачивает голову и видит одновременно и мальчика, и чудовище.
Один скорчился перед ней, другой в каменной чаше; они одинаковые. Помнил ли Питер до этой секунды, чем он был, каким ужасным был секрет, который он хотел ей показать? Забудет ли он вновь снаружи пещеры? Тьма опять пятнает кожу Питера, но не так, как тени листьев в лесу, а будто просачивается изнутри. Это чудовище – та же самая рваная тьма, только больше, и она живёт вне Питера, будто он смог отделить всё самое тёмное в себе и остаться просто мальчиком и ничем иным.
– Нет! – Питер повторяет за ней, и существо в яме ревёт в ответ так, что трясутся стены.
– Матери должны любить своих детей! Если ты любишь меня, то и его тоже должна любить. – Его голос срывается.
Венди вырывает руки из его хватки так резко, что ударяется локтем о камень. Шипит от боли, пытается отползти назад, но Питер ловит её за лодыжку. Она пинается второй ногой. Камень царапает кожу, пока она борется с Питером.
– Нет. Нет. Нет! – Питер – капризный малыш, что бьётся в истерике.
Он сморщивается, лицо пятнистое в оранжевом свете. Блестят дорожки от слёз, и Венди на миг замирает – сердце сжимается от жалости. Этого мига хватает Питеру, чтобы схватить её лицо обеими руками. Это больно, словно он впивается пальцами прямо в кости.
– Ты должна любить меня, – это и шёпот, и крик. Мальчик шепчет, чудовище ревёт, или наоборот.
С этими словами, острыми, как ножницы, Венди чувствует, как знание об тени в пещере исчезает из её памяти. Остаётся только рваная дыра, вырезанная неопытной рукой. Болтаются нитки, а боль такая, что ничего больнее она в жизни не испытывала. Она тоже ревёт, и монстр отвечает, а потом Венди захлопывает дверь, запирая за ней и пространство, и звук.
Вот она видит чудовище, а вот уже нет. Питер съежился рядом, как маленький испуганный ребёнок. Венди мигает. В голове глухо гудит, она и пустая, и забитая. Что-то случилось: она никогда раньше не видела, чтобы Питер так пугался. Случилось что-то ужасное, и Венди должна защитить его.
Венди подползает, не обращая внимания на пульсирующую боль в руке и ссадины на голове. Берёт Питера за руку.
Они бегут. Она падает, потом они летят, а потом всё затягивается чернотой. Земля дрожит; небо гневается, будто мир разверзся.
– Питер! – кричит она, но ветер уносит имя, и она задыхается.
Воздух не держит её впервые с момента, когда она шагнула с подоконника детской, – она слишком потрясена, слишком напугана, чтобы верить в такую чистую и хорошую вещь, как полёт. Она падает во тьму, сосновые ветки и иголки хлещут её и ломаются под её весом. Она падает на лесную подстилку и каким-то образом ничего не ломает, но из неё вышибает весь дух. Тишина. В ушах звенит. Откуда-то издалека и очень близко Питер зовёт её по имени.
Неверленд – сейчас
Венди вновь дрожа сгибается пополам. Во рту – привкус горького лекарства и соли, похожий на вкус пепла, и влажной листвы, и дыма, и непрожаренного мяса. Желудок сжимается, но извергать нечего. Она там, в той пещере вместе с тенью. Она вновь в лечебнице Святой Бернадетты, её бросают в ванну со льдом. Она царапается и пытается вырваться и там, и там.
