Последние две ночи, после того, как все расходились по постелям, Венди долго сидела на окне, мучительно пытаясь разыскать вторую звезду справа в темноте ночного неба. Теперь все звёзды выглядели одинаково; внутри она тоже искала, вороша обрывки памяти о Неверленде. Она больше не ощущала его. Неверленд не пропал, но Венди больше не могла его коснуться. Остров ли изменился или сама Венди, или они оба, но дверь в любом случае была заперта, и она боялась, что бесполезно подглядывать в замочную скважину – дверь не откроется.
Даже те воспоминания, что поддерживали её в лечебнице, начали рассыпаться. Теперь, когда она закрывает глаза, она видит горящую Тигровую Лилию. Видит Питера, за которым тянется его потрёпанная тень, мальчик и чудовище одновременно. Она выбрала Джейн, и она никогда бы не сделала другой выбор, предоставься ей тысяча возможностей, но от этого не легче.
Какая-то её часть всегда верила, что Неверленд останется с ней навсегда – убежище на всякий случай. Теперь этот путь закрыт, отныне и навсегда придётся жить здесь, в одном-единственном мире.
Снаружи деревья колышутся на фоне затянутого облаками неба. Собирался дождь, но Нед и Джейн пошли на прогулку. Венди не может винить их за то, что им не хочется находиться с нею в одном доме. Нед проявлял терпение по отношению к Джейн, но Венди знает, что им обоим было нелегко. Она тактично объяснила, что Джейн очень напугалась, что ей нужно время и что дочь поговорит с Недом, когда будет готова, но боль в глазах Неда от этих слов едва не подкосила её.
Правда едва не вырвалась тогда, но Венди струсила. Что, если Нед не поверит? А если поверит? Как изменится их жизнь?
Она смотрит, как дрожат листья, показывая ветру серебристую изнанку. Собирается гроза. Хочется довериться Неду – верить, что, если ему рассказать эту тайну, ему хватит сил, хватит великодушия простить её. Но что, если она хочет слишком многого? Не будет ли чересчур просить его о таком, когда он отдал ей своё сердце, вручил ей письма для Генри, а вместе с ними и всего себя, а она отказалась поступить так же?
Венди вновь вспоминает ту первую ночь с Недом после свадьбы. Прошла будто целая жизнь. Они тогда совсем не знали друг друга, но Нед шагнул через эту пропасть, рискнул. Она никому не выдала его тайну, но не хуже ли то, что она не выдала ему свою?
Прочитав письма, Венди спросила Неда, был ли у него кто-то, кроме Генри, и он ответил «нет». С неловкостью, краснея при одной мысли, она сказала, что не против. Он сказал то же самое, и они вместе рассмеялись над своим волнением и смущением. Венди кажется, что именно тогда родилась её любовь к Неду. Не как к мужу, а как к другу. К одному из её лучших друзей.
В тот ранний период отношений они осторожно учились находить общий язык и никогда не ругались. Не было ревности. Они редко спорили. Проблемы возникали, только когда к ним приезжал отец Неда, и он нависал тенью над ними обоими.
Они даже родителями стали так же, как и супругами, – вместе. Когда родилась Джейн, они стали любить друг друга только сильнее. Мэри мгновенно привязалась к Джейн – так же, как к Неду. Неду она стала как будто сестрой, а Джейн – чем-то между сестрой и тётушкой.
Когда Джейн была маленькой, Венди и Нед подробно объяснили ей, что Мэри нужно звать не по имени, а по должности – Кухаркой, чтобы она не проболталась при отце Неда. Венди было неприятно, но Мэри, казалось, это отчасти забавляло. Дома, наедине, Мэри смешила их до колик в боку, точно изображая отца Неда. Они были счастливы вместе. Это была семья, которую они выбрали.
Но и тогда Венди многие годы крепко держалась за Неверленд и ни с кем не делилась. Ни с дочерью. Ни с мужем. Даже теперь она не совсем понимает почему. Какое-то ребячество, желание спрятать частицу себя на всякий случай, жажда сохранить правду после стольких лет лжи? Или ещё хуже? Неужели какая-то крошечная её часть оставила собственную дочь без защиты, чтобы она стала приманкой, надеясь, что Питер вернётся?
Шум от двери гостиной привлекает внимание Венди. Входит Мэри с чайным подносом. Опускает его, садится, и Венди машинально тянется к чайнику, чтобы налить чаю себе и ей. Она не сразу замечает, как непривычно прямо сидит Мэри. Слова тяготят её, и желудок Венди сжимается ещё до того, как Мэри начинает говорить.
– Не самое лучшее время, но вообще-то такое всегда не вовремя, – говорит Мэри, прямо и без экивоков. – На продажу выставили местечко, которое идеально подходит для моей лавки. Я знаю, что сейчас не лучшее время начинать своё дело, но я скопила большую часть нужной суммы, а место слишком хорошее, чтобы упускать. Я уже поговорила с Недом, и он согласился помочь мне договориться с банком насчёт ссуды. Я пока ещё не уведомляю тебя официально. Место ещё не совсем готово, но я хотела, чтобы ты узнала как можно раньше. Лучше побыстрее покончить с этими неприятными разговорами.
Мэри пристально смотрит на Венди, изгибает губы в кривой улыбке на последних словах. Даже теперь Мэри язвит, но она права – лучше как можно скорее покончить с этими неприятными разговорами и не оставлять их назревать нарывом. Но в то же время Венди видит, что на словах Мэри храбрится, а внутри ей страшно. Венди знает, что это случилось бы рано или поздно; давно уже пора, но она всё равно ощущает, что из неё будто вырвали ещё один кусок.
Венди хватило и того, что чуть раньше в этом же году Мэри захотела переехать в маленькую комнатку, которую она снимала бы самостоятельно. Она пришла с этой идеей к Венди с Недом, убеждая их, что всё просчитано, что ей хватит денег и на аренду, и на то, чтобы откладывать и построить себе жизнь, о которой она мечтала. Венди понимала, конечно, понимала – у Мэри никогда не было своей жизни, своего угла – мамина свадьба унесла её через океан, заперла в лечебнице. Теперь кажется, что Мэри, наверное, пыталась подготовить их к грядущему, разделяя отъезд на части, чтобы обеим было не так трудно.
– Ничего не изменится, – сказала тогда Мэри. – Мы всё та же семья.
Венди тогда сложно было в это поверить. Да и теперь нелегко. Но когда-то она не верила, что выживет, покинув лечебницу Святой Бернадетты и лишившись возможности видеть Мэри каждый божий день. Но она выжила, а их отношения только укрепились. Это она тоже перенесёт, ничего не изменится. Жить отдельно от них, работать отдельно, жить своей собственной жизнью – Мэри заслуживает этого. И Венди верит, что Мэри всё так же будет выбирать их, что они все выберут друг друга, как и всегда. Любовь, что связала их, удержит их вместе.
– Вообще-то, – говорит Мэри, опустив взгляд на руки, – деньги у меня уже были, просто я трусила.
Если уж Мэри трусила, то Венди трусила куда сильнее. Она слишком долго полагалась на Мэри, и если Мэри тоже полагалась на неё, то совсем не так сильно.
– Ты будешь самой лучшей, – слова вырываются слишком быстро, и Венди чувствует, как подступают слёзы. – Я имею в виду, ты ведь научила готовить меня. Если уж ты это осилила, то сможешь что угодно.
Она смеётся, или пытается рассмеяться, и не выдерживает. Вытирает слёзы.
– Прости. Я рада за тебя, правда рада. Ты же всегда этого хотела.
