Молли предпочла пропустить ехидный намек мимо ушей.
— Его уже нет в живых?
— Умер лет шесть назад. Ему был пятьдесят один год, когда я родился.
— А ваша мать?
— Ушла в мир иной полтора года назад. Она тоже была немолода. Буквально глотала книги, была председателем исторического общества. Увлекалась генеалогией. Помню, с каким нетерпением родители ждали лета. Эти месяцы были лучшими в их жизни.
— Загорали на багамских пляжах в чем мать родила?
— Не совсем, — покачал головой Кевин. — Мы все отправлялись в летний лагерь методистской церкви в северном Мичигане. Он принадлежал моей семье испокон века.
— Ваша семья владела летним лагерем?
— Да, с маленькими домиками и большой старой деревянной молельней, в которой проходили службы. Мне приходилось проводить там все каникулы, пока не исполнилось пятнадцать, а потом я взбунтовался.
— Должно быть, они не раз гадали, каким образом им удалось зачать такого сына.
— Не то слово, — вздохнул Кевин. — А как насчет вас?
— Я сирота, — небрежно, как всегда в таких случаях, бросила Молли, хотя в горле застрял комок.
— Мне казалось, что Берт женился исключительно на шоу-герлз, — усмехнулся Кевин, но, судя по тому, с каким видом перевел взгляд с ярко-алых лохм на весьма скромную грудь, вряд ли он поверил, что в ее генетическом фонде переливается мишура и сверкают бисер с блестками.
— Моя мать была хористкой в «Сэндз». Она стала третьей женой Берта. Погибла, когда мне было два года. Летела на курорт отпраздновать развод.
— У вас с Фэб разные матери?
— Разные. Мать Фэб была его первой женой, хористка во «Фламинго».
— Я никогда не встречался с Бергом Сомервилем, но, судя по слухам, человеком он был нелегким.
— К счастью, он отправил меня в пансион, едва мне исполнилось пять лет. До этого в доме постоянно сменялись хорошенькие няни.
— Интересно.
Он спустил ноги со столика и нацепил на нос темные очки от Рево в серебряной оправе. Молли вздохнула. Двести семьдесят долларов в «Маршалл Филдз».
Дафна примерила темные очки, выпавшие из кармана Бенни, и наклонилась, чтобы полюбоваться своим отражением в пруду. Parfait.
[5]
(Она была уверена, что французский лучше всего подходит для описания ее внешности.)
— Эй! — окликнул сзади Бенни.
Плюх!
Очки соскользнули с носа прямо в воду.
Кевин поднялся с дивана — гибко, одним движением, словно наполняя комнату неукротимой энергией.
— Куда вы? — полюбопытствовала Молли.
— Прогуляюсь немного. Глотну свежего воздуха.
— Далеко собрались?
Кевин снял очки, щелкнул дужками.
— Приятно потолковать с вами, но, думаю, с меня пока хватит расспросов руководства.
— Я уже объясняла, что не имею никакого отношения к руководству.
— А доля в «Старз»? Это автоматически ставит вас в ранг начальства.
— Ладно, не буду спорить. Руководство желает знать, куда вас несет.
— Кататься на лыжах. Какие-то проблемы?
Еще нет, но будут.
— В округе только одна альпийская лыжня. Спуск высотой всего сто двадцать футов. Что такое сто двадцать футов для храбреца вроде вас? Раз плюнуть.
— Черт!
Молли поспешно скрыла улыбку.
— Значит, похожу по равнине, — решил он. — Я слышал, что здесь есть трассы мирового класса.
— Снегу слишком мало.
— Значит, поищу аэродром! — бросил он, метнувшись к шкафу.
— Нет! Лучше отправимся… отправимся в поход!
— В поход? — переспросил Кевин с таким видом, словно она предложила ему полюбоваться на птичек.
Молли лихорадочно соображала, что сказать.
— Знаете, в скалах есть узкая и очень опасная тропа. Ее закрывают, когда начинается ветер или хотя бы слабый снежок, но я знаю, как пробраться к ней в обход. Правда, советую хорошенько подумать, прежде чем согласиться. Тропа узкая, обледеневшая — если оступиться, то можно полететь вниз и разбиться.
— Сочиняете.
— У меня не такое богатое воображение.
— Вы писательница.
— Детские книги. Никакого насилия. Но если хотите стоять здесь и болтать все утро — дело ваше. Я, пожалуй, отправлюсь одна. Небольшое приключение не помешает.
Ей, кажется, удалось привлечь его внимание.
— Ну что ж, тогда в путь.
Они прекрасно провели время, хотя Молли так и не сумела отыскать обещанную опасную тропу — может, потому, что в самом деле все придумала. На вершине скалы, куда им удалось взобраться, было холодно и ветрено, однако Кевин не жаловался. Он попытался взять ее за руку в особенно скользком месте, но Молли, пронзив футболиста презрительным взглядом, посоветовала ему заботиться о себе, поскольку она не собиралась спасать его каждый раз, когда он станет пугаться любой наледи.
Кевин рассмеялся и вскочил на груду скользких камней.
При виде гиганта, стоявшего лицом к серой воде с гордо откинутой головой и взъерошенными ветром русыми волосами, она ощутила странное волнение.
Молли даже забыла о твердом намерении всячески высмеивать его, и оба веселились от души. К тому времени как они вернулись домой, ее зубы стучали от холода, хотя все потайные женские местечки горели, словно обожженные.
Кевин сбросил пальто и потер ладони.
— Неплохо бы воспользоваться горячей ванной.
Неплохо бы воспользоваться его горячим телом…
— Ради Бога. А мне нужно работать.
Почти бегом направляясь к мансарде, Молли вспомнила, как Фэб однажды сказала ей: «Когда растешь в таком окружении, как мы, Молл, оголтелый секс кажется чем-то вроде змеиной ямы. Нам нужна настоящая любовь, верная и искренняя, и готова поклясться, что, прыгая из постели в постель, такой не встретишь».
Хотя Молли никогда не прыгала из постели в постель, она все же признавала правоту сестры. К сожалению, она, здоровая двадцатисемилетняя женщина с нормальными физическими потребностями, до сих пор не нашла настоящей любви. И что же тут поделать? Вот если бы во время их прогулки Кевин выказал себя пошлым ничтожеством… Но он ни разу не заговорил о футболе. Они беседовали о книгах, жизни в Чикаго и рок-музыке.
Так и не сумев сосредоточиться на Дафне, Молли придвинула компьютер, чтобы поработать над статьей «Петтинг и осторожность: далеко ли позволишь себе зайти?». Но эта тема навеяла еще большую тоску.
