На краткий миг они превратились в слепых бандитов, а затем, секунду спустя, крепко заснув, оба рухнули на землю.
Зет в трейлере «Эйрстрим», наблюдавший за происходящим широко раскрытыми, потрясенными глазами, прокричал:
– Кто вы такие?
Брайд приложил палец к губам. Хеннесси и Ронан грезили.
Когда всего через пару минут они проснулись, рядом с Хеннесси лежало мертвое тело. Фальсификатор в жизни, фальсификатор и во сне. Труп был во всех отношениях идентичен живому телу, уже лежащему в грязи. Девушка приснила идеальную копию Лока. Кроме того, Хеннесси все еще оставалась временно парализована, как и все Зеты после воплощения сна наяву, поэтому Ронан взвалил ее на плечо на манер пожарного и отнес обратно в неприметный автомобиль.
Когда они ушли, Брайд перевернул настоящего Лока на бок, чтобы тот мог взглянуть на своего двойника, оценить совершенство копии и ужаснуться. Мужчина присел между двумя Локами: гибкий, проворный лис Рейнард рядом с тупой силой Лока.
– Эта ваша игра, – начал Брайд голосом, лишенным всякой мягкости. – Плохо закончится. Взгляни вокруг. Правила поменялись. Понимаешь? Теперь ты понимаешь, на что мы способны? Оставьте моих сновидцев в покое.
Выражение лица Лока осталось неизменным. Брайд залез в его карман и достал небольшой сверток. Теперь глаза Лока медленно сфокусировались. Достаточно, чтобы отразить абсолютную панику. Однако он лишь вяло попытался выхватить вещицу, так как его пальцы все еще находились во власти шторма, который приснил Ронан Линч.
– Теперь это мое, – прошептал Брайд, пряча сверток. Он ощерил зубы, словно маленький лис. – Деревьям известны твои секреты.
Рот Лока открылся и закрылся снова. Брайд поднялся на ноги.
Сновидец ненадолго задержался у трейлера «Эйрстрим», где спасенный Зет беседовал с Ронаном, а затем все разъехались. Автомобиль в одном направлении, а трейлер в другом, оставляя после себя катастрофу в виде Модераторов, разбросанных по пшеничной стерне.
Постепенно погода, принесенная из грез, рассеялась, и поля вернулись к прежнему однообразному покою.
Как будто Зетов никогда здесь и не было.
В стороне от происходящего, сидя в безопасности, две женщины наблюдали за развитием событий. Фарух-Лейн повернулась к Лилиане и произнесла:
– Эти трое способны уничтожить мир.
1
Ронан Линч все еще помнил худший сон из всех когда-либо ему приснившихся. Сейчас это видение казалось уже далеким прошлым, два года минуло с тех пор. Или три? А может, четыре? В детстве время ускользает незаметно, а теперь, когда он возмужал, или как это правильно называют, оно и вовсе неуловимо. Значение имело только то, что это произошло До. Когда-то Ронан делил жизнь на До и После смерти отца, теперь все стало иначе. Теперь это было До того, как он обрел способность к сновидению. И После.
Данный случай произошел До.
Когда сновидение явилось, Ронан уже был обладателем эпичного каталога незабываемых кошмаров всех мастей. Какой сорт вы бы предпочли? Может, классический набор монстров: когти, клыки, патлатые перья, мокрые от дождя? Или публичное унижение: попытки скрыть разразившийся посреди кинозала насморк, бесконечно подтирая потрепанным рукавом нескончаемый поток соплей. А может, жуткие эксперименты над телом? Ножницы, кромсающие плоть руки, кости и сухожилия, вырывающиеся наружу. Безумие стало извечным выбором: ступить на привычную территорию, чтобы оказаться ошарашенным ощущением чудовищной и неотвратимой неправильности происходящего, которое ворочается, ворочается и ворочается внутри, пока не проснешься дрожащий и покрытый потом.
Он видел их все.
«Кошмары – это уроки», – сказала как-то раз его мать Аврора. – Они кажутся плохими, потому что ты знаешь хорошее».
«Кошмары – как сучки, – заявил однажды его отец Ниалл. – Пусть заигрывают с тобой, мой мальчик, но не вздумай познакомиться с ними поближе».
«Ночной кошмар – химическая реакция, – считал его бойфренд Адам. – Неконтролируемый всплеск адреналина в ответ на раздражитель, возможно, вызванный травмой».
«Вперед, не стесняйтесь в выражениях», – отвечал Ронан.
Таковы были кошмары: они были реальны. По крайней мере, для него. Если остальные просыпались в холодном поту с бешено колотящимся сердцем, то Ронан, потеряв бдительность, мог проснуться и обнаружить рядом все, что ему пригрезилось. Раньше такое часто происходило.
И стало случаться вновь.
Он начинал думать, что, возможно, между До и После не существует такой четкой границы, как ему казалось.
Именно это приключилось в том плохом сне: Ронан включил свет, увидел зеркало. И себя в нем. Ронан из зеркала позвал: «Ронан!»
Он вздрогнул и проснулся в своей старой спальне в Амбарах. Спина покрыта потом. Руки гудят. Бубух-бубух – сердце грохочет о ребра. Обычный страшный сон. Луны не было видно, но он чувствовал, как она наблюдает, отбрасывая тени за неподвижными ножками стола и над распростертыми лопастями потолочного вентилятора. В доме царила тишина, остальные домочадцы спали. Он поднялся и налил стакан воды из-под крана в ванной. Выпил, налил еще.
Зажег свет и уставился в зеркало. Там снова был он. Ронан из зеркала вновь произнес: «Ронан!»
И он опять проснулся, на этот раз по-настоящему.
Обычно, когда просыпаешься, становится очевидным, что сон был всего лишь иллюзией. Но этот сон о сновидении… все казалось таким реальным. Половицы, холодная потрескавшаяся плитка в ванной, журчание воды в кране.
В этот раз, когда он встал, чтобы налить стакан воды, по-настоящему налить стакан воды и выпить, чтобы прогнать наваждение, он был уверен, что будет поражен ощущением касания пальцев ко всему, мимо чего проходил, напоминая себе, насколько своеобразна реальность наяву. Неровность оштукатуренных стен. Гладкость отполированного изгиба спинки стула. Легкий порыв воздуха из двери Мэтью, когда он толкнул ее, чтобы увидеть спящего младшего брата.
Ты не спишь. Ты не спишь.
На этот раз в ванной он обратил внимание на луну, едва различимую сквозь жалюзи, на тусклое ржавое пятно у основания старого крана. Это детали, подумал он, которые спящему мозгу выдумать не по силам.
Ронан включил свет и увидел зеркало. Свое отражение в нем. Ронан из зеркала произнес: «Ронан!»
И снова проснулся в своей постели. Снова, снова.
Черт возьми.
Он, словно умирающий, хватал воздух ртом.
Ронан не понимал, бодрствует он или спит, и уже не знал, как определить разницу. Исследовал каждую деталь как во сне, так и наяву и не почувствовал никакого шва между ними.
Ему подумалось: «Возможно, я обречен делать это вечно. Пытаться проснуться, так и не узнав, удалось ли мне это».
