Ронан задумался.
– Спасти линию Илидорина.
– А еще шаг назад?
Ронан снова ощутил себя свернутым в калачик внутри Илидорина, почувствовал связь. Дрожь пробежала по телу, когда он ответил:
– Плотина.
– Верно, – сказал Брайд. – Но на пути к этому есть и другие шаги. Нет смысла перемещать плотину, не освободив сначала притоки. Зачем щелкать выключателем, если не вкрутил лампочку? Сперва мы должны устранить препятствия вниз по линии и ее ответвлениям. Линия Илидорина будет первой и самой сложной. Но это прекрасный ход. Эта костяшка опрокинет множество других вслед за собой. Хеннесси, ты молчишь.
Легкое серое облако проскользило мимо, на мгновение отделяя их от мира внизу.
Лоскутное одеяло полей в стиле «пэчворк» исчезло и появилось снова.
– Я, черт возьми, тебе не нужна, – произнесла девушка.
– Не надо говорить, что мне нужно, – сказал Брайд.
– Я не справилась в тот раз. Не смогла даже приснить оружие, потому что некому было подержать меня за ручку. Ронан Линч здесь, и он может многое, в том числе то, на что неспособна я. Просто отпусти меня.
Брайд не спросил: А что насчет Кружева? – потому что редко упоминал его вслух, только в случае крайней необходимости. Он долго молчал, а затем произнес:
– Я не стану тащить тебя силой.
Но Ронан станет.
– Приди в себя, принцесса, – прорычал он.
– Что? – потрясенно выдохнула она.
– Скажи просто, что хочешь заниматься чем-то попроще, если ты об этом, но не надо разыгрывать тут слезливую драму. Ох, бедная я! Всю мою семью перестреляли, я не справлюсь, давайте, умоляйте меня остаться, сделайте приятное.
Хеннесси развернулась так сильно, насколько только осмелилась, и уставилась на него.
– Ну, ты и гад.
Ронан злобно улыбнулся ответ. Как-то получилось, что он прямиком перешел к оскорблениям, но теперь его уже было не удержать.
– Я спас тебе жизнь. Ты у меня в долгу.
– Ну, а я спасла твою. Так что, считай, мы квиты.
– Значит, хочешь позвонить Джордан и сообщить ей, что сдалась? – не унимался парень. Язвительные реплики продолжали вылетать из его рта. – Снова установишь таймер и будешь спать по двадцать минут, или сколько там, либо вообще лишишься сна? Привет, Джордан, девчонки погибли напрасно, кстати, можно, я переночую у тебя? Спасибо.
Выражение ее лица не изменилось, однако он заметил, что Хеннесси сглотнула, когда розы, вытатуированные на ее горле, чуть замерцали, обозначив движение.
– А если ты выпустишь Кружево и взорвешь весь мир? – вступил Брайд. – Мы не позволим этому случиться.
– Ах, но ты уже это сделал, бро. Единственная причина, по которой Кружево не явилось целиком, – просто не хватило силовой энергии, не так ли? Я ведь действительно притащила его за собой и едва не приговорила нашего парня к смерти. Многолика, прямо как моя мать.
Она и правда собиралась уйти. Ронан мог сказать с уверенностью. Он видел, что каждая ее частичка готова была сдаться. Справятся ли они без нее? Наверное. Возможно. Но почему-то идея о сохранении линий лишь в компании Брайда казалась ему ужасной. Пугающей, как гроза. Жуткой. Отвратительной. Ронан не хотел на этом зацикливаться, потому что подобные мысли вызывали желание спрыгнуть с ховерборда, просто чтобы посмотреть, что произойдет. Что было реальным? Падение? Смерть? Полет? Они парили в тысяче футов над землей. По-настоящему? Во сне все обошлось бы без последствий.
Он был напуган этим порывом, так же как и идеей спасать силовые линии только вдвоем с Брайдом.
– Почему тебя вообще это волнует? – спросила Хеннесси. – Правда. Без тупого трепа.
Ронан ощутил желание снова съязвить, но сдержался. Он наблюдал, как его ворон кружит далеко внизу, врываясь в облака и пролетая сквозь них.
Когда он заговорил, его голос был едва слышен из-за ветра.
– Не знаю. Просто чувствую.
Не самый лучший ответ, но, по крайней мере, честный.
– Хорошо, как угодно. – сказала Хеннесси. – Но не говори потом, что я тебе не предупреждала.
Сердце Ронана вновь тяжело забилось. Ощущения напоминали тот кураж, что он испытал, когда получил маску и понял, что они будут грезить, только намного ярче. Они собирались изменить мир. Изменить свои миры. Назад пути не было. Неужели он правда это делал? Должно быть. Для чего еще он родился на свет, если не для этого?
– Что ж, тогда начнем с того места, где остановились, – сказал Брайд.
18
Джордан никогда не понимала, что значит быть великим художником.
Люди часто говорили, что она сильна в живописи. Они ахали от того, как быстро девушка могла набросать портрет. Восхищались легкостью, с которой она смешивала пигменты. Уверенностью мазков ее кисти. И дело было даже не в том, что она не догадывалась, почему они так говорили. Работы Джордан действительно впечатляли. Ее техника для ее возраста была выше всяких похвал. И ее способность быстро перенести на холст то, что она видела, казалась необыкновенной.
Однако она всего лишь подражала великим мастерам.
И не то чтобы она неспособна была стать великой. Вполне возможно (вероятно?), она обладала достаточным для этого талантом. Девушка отлично разбиралась в теории искусства. Знала, как заставить взгляд зрителя скользить по холсту в задуманном ей направлении. Как убирать и добавлять детали, позволяя вниманию задерживаться или порхать. Знала, какие цвета оживят объект и приблизят его, а какие приглушат тона и отправят на задний план. Помнила, как свет отражается на стекле, металле, траве, ткани. Какие краски сухие, а какие жирные. Знала, сколько скипидара добавить, чтобы получить мазок нужной плотности, и какие внешние дефекты можно исправить с помощью лака, а какие нет. Девушка разбиралась во всех тех замороченных тонкостях, что могли заставить эмоции и талант заиграть на холсте. Джордан обладала всеми задатками, чтобы стать великим мастером.
Однако она им не была. Она оставалась просто мастером, хорошо владеющим кистью. И лишь любуясь такими полотнами, как «Эль-Халео» и «Джордан в белом», у нее появлялся стимул. Их великолепие крылось не в техническом совершенстве. Было что-то еще. Нечто большее. То, чему, возможно, подошло бы словосочетание «живительный магнит», она не была уверена. Наверняка Джордан знала только, что каждый подобный предмет обладал собственным взглядом на мир, ранее не замеченным никем.
Величие.
Джордан чувствовала это каждой клеточкой своего существа. Всякий раз, подделывая Эдварда Лира, Генри Оссава Таннера, Фредерика Ремингтона, Джорджию О’Кифф и Гомера, она знала это. Лишь на время, копируя их работы, девушка могла примерить на себя великолепный образ маститого живописца, что, однако, не делало ее великой. Между тем, чем занималась она, и тем, что создавали эти художники, зияла огромная пропасть. По крайней мере, до знакомства с Ронаном она полагала, что все так и останется. Ее время истечет задолго до того, как появится шанс показать, на что она способна. Но сейчас в Бостоне ее сердце все еще билось, а глаза по-прежнему оставались открытыми. Завладев живительным магнитом, она получила бы столько времени в свое распоряжение, сколько и не мечтала.
