Мэтью нравилось, что она разговаривала с ним так, как с нормальным человеком.
– Значит, ты предполагаешь, что если создашь… не копию, э-э, то есть оригинал, то у тебя может получиться магнит? Потому что обычно ты делаешь только копии?
Джордан указала на него, щелкнув пальцами.
– В точку. Именно на это я рассчитываю. Вот только узнать, сработало ли это, не получится, пока он мне не понадобится, верно? Я сейчас работаю над одним оригиналом, над портретом твоего брата, но пока трудно сказать, действует ли он. А вообще в последние дни я почти не ощущаю живительные магниты, наверное, причина в том, что Хеннесси и Ронан делают с силовой линией. Ты заметил? Обратил внимание, что сонные приступы стали случаться реже?
Мэтью почувствовал невероятное облегчение, услышав, как она это произнесла, словно рассуждая о нормальных, обыденных вещах.
– Я не блуждал!
– Правда? Когда я впервые приехала, то ощущала магниты невероятно остро. Я чувствовала, как «Эль-Халео» что-то со мной делает, наверное, потому, что сильно нуждалась в энергии. Сейчас мне кажется, ее стало намного больше вокруг, поэтому я чувствую себя нормально, глядя на картину. То есть, конечно, она по-прежнему мне нравится. Однако не уверена, что если бы сегодня впервые ее увидела, то смогла бы заметить, что она чем-то отличается от обычной картины. Так что вряд ли я сразу пойму, удалась моя работа или нет.
– Можно испробовать ее на другой грезе, – предложил Мэтью. – Спящей. Чей сновидец умер. У нас в Амбарах таких много осталось от отца.
– А это отличная идея.
Голос девушки прозвучал так, словно она действительно имела в виду то, что сказала. Поэтому мальчик почувствовал себя достаточно смелым, чтобы спросить:
– Могу я взглянуть?
– Что? Ох. Портрет. Знаешь ведь, что я еще не показывала ему.
– Ага.
– Ты будешь единственным человеком, кроме меня, кто его видел.
– Ага.
– Ладно, хорошо, только мое эго очень уязвимо на этот счет, так что не вздумай сказать ничего плохого. А лучше вообще ничего не говори. Просто охни, и затем я быстренько уберу его обратно.
– Ага.
Потолки в студии были достаточно высокими, чтобы вместить небольшой балкончик; с него Джордан взяла большой холст, а затем, скорчив гримасу, развернула его у подножия лестницы лицом к Мэтью.
Мальчик долго смотрел на портрет.
– Неважно, скажи что-нибудь, молчание намного хуже, – выпалила Джордан, что ему тоже понравилось, так как заставило почувствовать, что ей небезразлично его мнение.
– Диклан хоть примерно знает, как выглядит портрет? – спросил Мэтью. И когда она покачала в ответ головой, он посмотрел на нее чуть пристальней, а затем спросил:
– Ты собираешься замуж за моего брата?
– Боже, парень, а ты не церемонишься. Я ожидала, ты скажешь, что передний план слишком перегружен или я что-то напутала с его носом.
– Почему он относится к тебе, будто ты настоящая? – спросил Мэтью.
Джордан долго смотрела на него, так же долго, как он на картину, а затем унесла портрет Диклана обратно наверх. Когда она спустилась, то присела перед ним на корточки и сказала:
– Потому что я и есть настоящая.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я разговариваю с тобой, приятель! Потому что у меня есть мысли и чувства! Не имеет значения, как ты сюда попал. Ты уже здесь.
Мэтью уставился на свои руки.
– Что, если Ронан создал меня таким? Вдруг это он сделал меня тем, кто я есть?
– Ну и что, даже если и так? – Она взяла его за руку и потрясла ее. – Как думаешь, почему у Диклана такие кудри? Почему ты считаешь Ронана засранцем? Каждому из нас что-то досталось от своих создателей. Наши тела функционируют, подчиняясь определенным правилам, с которыми приходится считаться. Мы не настолько разные, как тебе кажется.
Мэтью почувствовал, как сдается от ее последней фразы быстрее, чем смотался из «Бровей Старикана».
– Послушай, я не пытаюсь внушить тебе, что это легко, – сказала Джордан. – Справиться с тем, что ты сон. Я просто… просто имею в виду, если ты думаешь, что существует некая магия, которой можно оправдать, почему все так странно и неправильно и почему так сложно найти свое место в мире, что ж, так не получится.
В том, что действительно имеет значение, мы не отличаемся друг от друга. Твой братишка Диклан всего лишь делает вид, что считает это важным, поскольку так ему не приходится слишком задумываться о судьбе вашей матери и о своих чувствах по этому поводу. И потому что его пугает, что будь ты настоящим человеком, то вскоре вырос бы и бросил его, он остался бы без семьи и уже не знал бы, кто он такой. Вот. Вот тебе сеанс психотерапии за два доллара, не знаю, для тебя или для него, но вы можете поделить счет пополам.
– Ты реально крутая, – сказал Мэтью.
– О да, я такая, – она снова легко дала ему пять. – Так что скажешь о моей картине?
27
Хеннесси отлично помнила, как позировала для «Джордан в белом».
Джей все утро проплакала у зеркала на втором этаже их лондонского дома, а Хеннесси провела утро, наблюдая за ней через приоткрытую дверь. Она чертила фигуру матери на ворсе ковра, на котором сидела, вновь и вновь стирая рисунок, в попытках улучшить наклон ее плеч, изгиб шеи. Было сложно сказать, плакала мать по-настоящему или только для галочки. Она фотографировала свое отражение в зеркале на телефон, а затем проворно что-то в нем печатала.
Несколько часов спустя Джей внезапно появилась в холле, и хотя Хеннесси скрылась, опасаясь быть пойманной, мать обнаружила девочку замотанной в льняную занавеску в конце коридора.
– Маленькое привидение, – сказала она Хеннесси. – Пойдем в студию.
Хеннесси редко сюда пускали и тем более никогда не приглашали, поэтому девочка с благоговением приняла руку матери и на лифте поднялась с ней в студию на третьем этаже. Ничто не могло сравниться с мастерской Дж. Х. Хеннесси в расцвете ее карьеры. В этот тайный мир можно было попасть лишь двумя путями: на лифте с кодом доступа или по темной лестнице, ведущей к двери без ручки, открывающейся только ключом. Обстановка внутри представляла собой смешение старого и нового. Древние оконные рамы, гладкие белые стены. Старинный паркет, выкрашенный в современной черно-белой гамме. Огромные светильники, свисающие с потолка, подарки от коллег-художников, куча лампочек, сухих трав и листьев. Металлические торшеры, словно растущие из пола с фигурно вырезанными абажурами, отбрасывающими геометрические, кружевные тени. Цветные отпечатки пальцев усеивали каждую плоскую поверхность в помещении, включая белый рояль, где Джей беспечно пробовала новые краски. И конечно же, картины в разных стадиях завершения. Живые глаза. Выразительные руки.
