Как только дверь лифта с шипением закрылась за ними, Джей на пару мгновений выглянула в одно из окон студии, а затем, не обнаружив там того, что искала, вернулась к Хеннесси, чтобы обрушить на нее все свое внимание. Мать заставила ее примерить несколько платьев, небрежно брошенных на диван. Девочка принимала различные позы на простом деревянном стуле. Джей взъерошила ее волосы, поиграла с косами, накрасила и стерла губы. И продолжала приговаривать, какой хорошенькой Хеннесси стала, какая замечательная картина получится у них вместе. Нет! Не картина. Серия картин. Выставка. Девочке казалось, все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Она смирно сидела на стуле, словно животное у шоссе, боясь пошевелиться, чтобы из относительной безопасности не угодить куда похуже. Ей было холодно в одной белой сорочке, но она не смела даже дрожать на случай, если мать вдруг вспомнит, что обычно не так обращается с дочерью.
Однако чары не рассеялись. Они работали целый день и весь вечер. На следующее утро Джей все еще была полна энтузиазма. Она заказала на завтрак невероятно роскошную выпечку в одной из местных пекарен, а затем они снова поднялись наверх, на этот раз по шаткой запасной лестнице, которая заканчивалась дверью без ручки, чтобы продолжить работу. Так прошли две недели: Хеннесси неподвижно сидела на стуле, боясь вздрогнуть, мать рисовала ее, а на лестничной клетке громоздились пакеты с доставкой еды навынос.
В какой-то момент Джей отложила кисть в сторону и потрясенно произнесла:
– Я создала тебя. Однажды ты вырастешь и превратишься в женщину, и тебя создала я.
Джей взглянула на дочь, и внезапно у Хеннесси возникло ощущение, что мать действительно видит ее, действительно пытается понять, каково оказаться на месте Хеннесси и какой должна быть ее мать.
Джей перевела взгляд с дочери на ее изображение на холсте и обратно, а затем поизнесла:
– Ты вырастешь такой прекрасной, – это был лучший момент в жизни Хеннесси.
А затем раздался громкий хлопок. Входная дверь. Билл Дауэр вернулся из своей поездки. Джей резко вскочила, с грохотом опрокинув табурет на пол. Все еще влажная палитра оказалась забыта на пианино. Дверь лифта с жужжанием закрылась.
Хеннесси осталась в одиночестве так быстро, что не успела понять, что произошло.
Девочка еще долго сидела на холодном стуле, не желая двигаться на случай, если мать вернется. Спустя час она натянула ткань, обернув ее вокруг себя, и подождала еще немного (маленькое привидение!). В конце концов, она позволила себе вздрогнуть и признать, что Джей не вернется.
Слегка вздохнув, Хеннесси прошлепала босиком по холодному полу до лифта, но обнаружила, что он не сдвинется с места без кода, которого она не знала. Тогда девочка подошла к двери без ручки, но и та не открылась. Она была закрыта на замок, а замочная скважина пуста.
Хеннесси оказалась заперта в студии.
Сначала она позвала очень вежливо, хоть и сомневалась, что родители ее услышат, снизу доносились их повышенные голоса.
Затем закричала. Начала стучать.
Наконец, сдалась. И стала ждать.
Наступила ночь.
Хеннесси вытерла слезы и включила торшеры, которые покрыли пол и стены резкими кружевными узорами. Она решила взглянуть на холст, над которым мать трудилась все эти недели.
Портрет был ужасен.
Худшая картина, которую Хеннесси когда-либо видела у своей матери. Изящный, милый, но простой и скучный портрет глупой, отважной маленькой девочки, неловко сидящей на стуле. Глаза казались мертвыми. Руки тоже. Хеннесси, которая уже давно начала учиться рисовать и отрабатывать технику, стало стыдно за мать. Ужасно, что она не вернулась сюда за дочерью и ее урчащим от голода желудком, но еще ужасней, что кто-нибудь когда-нибудь увидит это творение.
Хеннесси долго смотрела на холст, а затем начала считать, сказав себе, что если один из родителей придет за ней, прежде чем она досчитает до шестисот, то она откажется от своей затеи.
Шестьсот секунд прошло.
Восемьсот.
Тысяча. Хеннесси перестала считать.
Девочка обшарила ящики у стены и собрала все тюбики, которые могли понадобиться. Затем снова нанесла масляные краски на палитру матери, взяла кисть и начала рисовать. Пару минут спустя она вытащила из-за дивана большое зеркало и придала безжизненной модели на портрете настороженное выражение своего лица. Затем перекрасила в нежные тона скучные тени на белом платье. Чуть приподняла плечи озябшей девочки, изобразив не совсем дрожь, но желание поежиться. После каждого взмаха кистью Хеннесси вставала, сравнивая свои мазки с картинами в студии. Она вдохнула жизнь во взгляд. Придала выразительности рукам.
Она написала портрет, который должен был принадлежать кисти Джей. На это ушла вся ночь.
Картина Дж. Х. Хеннесси, созданная силами Джордан Хеннесси. Прежде чем мать вернулась за ней, прошел еще день, и к тому времени мысли Хеннесси путались, она горела в лихорадке, начавшейся во вторую ночь. Билл Дауэр снова ушел.
– Получилось лучше, чем я думала, – сказала Джей, глядя на холст, держа пальцы над своей подписью в углу, нарисованной Хеннесси всего пару часов назад. – Ох, Джордан. Хватит ныть. Возьми парацетамол внизу. Ладно тебе, тоже мне проблема. В следующий раз не станешь так долго прятаться и тогда не будешь чувствовать себя так паршиво.
Первой подделкой Хеннесси стала она сама.
Сидя на скрученном матрасе по соседству с яблочным пюре в подвале дома Алданы-Леон, Хеннесси достала присненный телефон и положила его на колени. Она оглядела полутемный подвал. Помещение было под завязку забито картонными коробками, словно семья еще не распаковала вещи либо, наоборот, собиралась съезжать. В одном из углов подвала пристроился небольшой письменный стол, заваленный тюбиками с красками для плакатов и дешевыми кистями. Также на нем валялось несколько порванных изрисованных листов, однако кто-то из детей вместо бумаги разрисовал крышку стола. Она уважала этого малыша.
Вздрогнув, Хеннесси велела телефону набрать номер Джордану.
Почти минуту раздавались лишь гудки, а затем:
– Джордан Хеннесси, – вежливо сказала Джордан, не узнав номер. – Алло?
Голос ударил Хеннесси, как мешок с камнями.
Ее лучшая подделка. Джордан, созданная Хеннесси. Столько лет вместе. Все остальные девушки мертвы. Почему Хеннесси не позвонила ей раньше? Как она могла забыть, что Джордан была единственной, кто заставлял это чувство внутри отступать? Ужасающий кошмар, ощущение Кружева, даже наяву.
Хеннесси все еще не произнесла ни слова. Она не знала, что сказать.
На другом конце линии послышался мягкий голос на заднем плане:
– Я схожу сам, получится быстрее, даже если идти пешком. Тебе взять бабагануш или нет?
Диклан Линч.
Диклан Линч.
