Подделка «Темной леди» Ниалла Линча напоминала об атмосфере Волшебного Рынка и отчаянии, неизбежно надигающемся на них с Хеннесси в последние дни накануне убийств.
И копирование «Эль-Халео» Сарджента навсегда останется для нее сплетением печали и надежды. Тесно связанным с песней, возглавлявшей чарты в первую неделю ее приезда в Бостон, новым ярким знанием о существовании живительных магнитов, звуком голоса того маленького мальчика, проснувшегося на вечеринке Боудикки, своеобразием освещения в магазине «Блик», где она покупала новые кисти взамен испорченных, и сердцеостанавливающим шансом, что художники способны прогнать сны, если смогут создать нечто достаточно убедительное.
Джордан начинала осознавать, как стало возможным, что силовая энергия также оказалась вовлечена в процесс оценки произведений искусства.
– Само собой, Ронан не может сказать точно, когда приедет, – сказал Диклан.
Фраза прозвучала совершенно неожиданно, поскольку до этого он в своей монотонной успокаивающей манере рассказывал ей о Quantum Blue, новом голубом пигменте, изобретенном при помощи нанотехнологий и предназначенном для точного воспроизведения цвета идиллического «синего часа» греческих сумерек. Он по-прежнему занимал свое кресло, как и всегда, когда приходил в студию, закинув ногу на ногу, ослабив галстук, сняв пиджак и положив его на колено, словно только что пришел с работы, поскольку обычно так и было. Джордан не сказала, что портрет закончен, поэтому он продолжал позировать.
– Это не похоже на Ронана Линча не дать мне никакой информации для подготовки.
– К чему ты собрался готовиться? – спросила Джордан. Сама она испытывала смешанные чувства по поводу новости о том, что Ронан, Брайд и Хеннесси планировали нанести визит в Бостон, и все лишь из-за одного сурового факта: Хеннесси так и не позвонила. После десяти лет абсолютной взаимозависимости вдруг полнейшая тишина. Сперва она списала это на то, что Хеннесси не смогла отыскать ее, когда Джордан только переехала в Бостон и купила одноразовый телефон. Однако на это момент Диклан уже дважды разговаривал с Ронаном, тогда как ей не досталось от Хеннесси даже сообщения. Она перешла от беспокойства к раздражению, затем к дзен и снова обратно. Откровенно говоря, что действительно не давало Джордан спать по ночам, так это осознание, что, создавая ее, Хеннесси утаила от нее часть своих воспоминаний.
Девушка ждала неделями, чтобы потребовать ответ на свой вопрос, однако звонка так и не последовало.
– Я никогда не умел ладить с Ронаном, – сказал Диклан. – И у меня нет карманного справочника, как повести этот разговор.
– Уверена, что есть. Это довольно просто, легкое чтиво. Справочник под назанием «Звонил Твой Парень, Он Полагает, Что Ты Попал В Секту. Что За Дела?».
– Ронан не большой поклонник чтения, – мрачно заметил Диклан. – Давай сменим тему.
– Ты сам ее поднял.
– Правда? А о чем я говорил раньше?
– Quantum Blue. Алексопулу. Синий час.
Даже не раздумывая, Джордан знала, что их беседа также окажется зашифрована на полотне перед ней. «Портрет Безымянного Мужчины». Слова Quantum Blue навсегда останутся с ней, как и мысли об этой картине, о долгих холодных ночах в позаимствованной студии на Фенуэй, о Диклане Линче, позирующем в кожаном кресле, о тихом шепоте городских огней за высокими окнами позади него. Она навсегда будет связана с ее опытами над яркими краями картины, с принятием решений о палитре, с тем, что ее любимая кисть была стерта под ноль и заменена не менее любимой второй, и с ее попыткой заставить людей относиться к ее творению так, как относилась к нему она, независимо от того, сколько десятков лет минуло.
Ее первый подлинник.
Неужели она создала магнит? Джордан не знала.
– Можешь уже отложить кисть, хотя твоя игра достойна сцены, – заметил Диклан. – Я знаю, что картина закончена.
– Кто из нас художник, мистер Поцци? Возможно, я все еще исследую твою манеру.
– На этой кисти уже три дня не было краски.
– Не твое дело подвергать сомнению мой стиль работы. Муза, как известно, переменчива. – Она отложила кисть. – Мэтью сказал, ты можешь достать один из снов своего отца, чтобы испытать картину.
– А ты не чувствуешь?
– Чем бы там ни занимался Брайд со своей компанией, но я не чувствую магниты так, как раньше. Сейчас они мне ни к чему, не для привычной жизни. Я не почувствую, пока не случится худшее.
– Ты ощущала что-то особенное, когда писала портрет?
Конечно, да. Это была ее первая подлинная работа, и на протяжении их первых сеансов тяжесть этого знания постоянно замедляла движение ее кисти. Порой Джордан не могла определиться, какие из ее художественных решений она умело подсмотрела у художников, чьи произведения перерисовывала ранее, а какие просто скопировала. Это совершенно точно палитра Тернера, спорила она сама с собой. А это композиция Сарджента. По-прежнему подделка, хоть и хорошая.
Но затем, на третьем сеансе, что-то изменилось.
Диклан рассказывал ей историю картины «Набросок в черном и зеленом» Джона Уайта Александера, о том, какой фурор она произвела в свое время, учитывая, что портрет изображал женщину, чей муж убил ее бывшего любовника посреди Мэдисон-сквер-гарден, и, изобразив временное помешательство, вышел сухим из воды. В качестве примечания он добавил, что Джон Уайт Александер был женат на Элизабет Александр Александр, женщине, с которой друзья познакомили его на вечеринке, сочтя забавным их одинаковые фамилии.
Джордан рассмеялась, ее рука дрогнула, и кисть с титановыми белилами соскользнула.
Катастрофа.
Не успев себя остановить, девушка провела на холсте яркую линию по краю шеи Диклана. Она с досадой схватила тряпку, но краска оказалась слишком влажной, чтобы полностью стереть оплошность. Край остался подсвеченным. Однако, когда она слегка повернула голову в сторону, пытаясь решить, какие шаги предпринять, чтобы поправить границу, то осознала, что это свечение, как ни удивительно, замечательно вписалось. Непохоже на реальность. Но ощущалось реальным. То, как свет играл на фоне темноты, обманывало ее глаз точно так же, как край реального объекта. Диссонанс оказался верным. Вместо того чтобы исправить промах, она подчеркнула его настолько, насколько хватило смелости.
На следующем сеансе Джордан еще больше осмелела. Она усилила эффект, выдвинув его за грань комфорта. Пока не стало казаться, что это более реально, чем сама реальность. Она не знала, сработает ли эффект, поскольку речь уже не шла о подражательстве. Это была неизведанная дорога.
Чувствовала ли она себя иначе, работая над портретом? Конечно, это ощущалось по-другому. Страшно. Но захватывающе. Она жаждала, чтобы люди восхищались ее работой. И боялась, что им не понравится.
Подлинное произведение Джордан Хеннесси.
– Это какое-то безумие, правда, – заметила Джордан. – Вся эта затея с живительным магнитом. Все сходят с ума, пытаясь заполучить его, они настолько редки, что это практически невозможно. И вот она я, решаю: ох, ну ладно, тогда я просто сделаю его сама. Никогда не считала себя эгоисткой, но, пожалуй, этого у меня не отнять.
