– Если получится отключить силовую линию, – сказала Фарух-Лейн, – Зетам, то есть сновидцам, больше не придется умирать. Вы станете не более опасны, чем обычные люди. И сможете навредить или помочь, так же как любой человек.
Девушка быстро поправила себя, но Хеннесси скорее предпочла бы первый термин, который использовала Кармен. Зет. Точно. Ноль. Ничто. Неудачник.
– Тебе необязательно постоянно жить в страхе и боли. В твоих руках шанс остановить это, – сказала Фарух-Лейн.
– Знаю, ты не питаешь к себе теплых чувств, – снова вмешалась Лилиана, ее голос звучал настолько мягко, что Хеннесси вновь ощутила нелепое желание заплакать. Слезы жгли глаза; она их ненавидела. И хотела, чтобы все это прекратилось. Как же сильно она желала, чтобы все это закончилось.
– Поэтому ты можешь отказаться, решив, что недостойна. Но в твоих силах помочь другим. Совершить по-настоящему благородный поступок.
Отключить силовую линию было равнозначно отключить и Джордан.
Фарух-Лейн, казалось, поняла, о чем она задумалась.
– Если наступит конец света, твои грезы погибнут, как и все мы. А так они всего лишь заснут. Необязательно навечно. Смерть – это навсегда.
– Жаль, что ты не умерла, – сказала она Джордан.
– Почему ты всегда так поступаешь? – спросила та в ответ.
Хеннесси почти жалела, что Фарух-Лейн и Лилиана просто ее не убили. Дело не в том, что она хотела умереть. Она не желала жить в ладу с собой.
– Вы забываете одну вещь, – сказала она. – Мне снится только Кружево. Все время, день за днем в моей голове гипермаркет кружев. Я не смогу приснить ничего, что вывело бы из строя силовую линию. Все, на что я способна, – это Кружево.
Откуда-то сверху доносилась музыка. Кресло-мешок обнимало тело Хеннесси. Девушка отпила горячий шоколад из своей кружки. Отзывы, прочтенные Лилианой по дороге сюда, оказались верными. Шоколад и правда был хорош. И отличная последняя трапеза.
Лилиана с сочувствием и нежностью посмотрела на Фарух-Лейн.
Фарух-Лейн с сочувствием и твердостью посмотрела на Хеннесси. Затем потянулась себе за спину, достала ножны с мечом «Из хаоса» и выложила перед сидящей на мешке Хеннесси.
– Тогда объясни это, – сказала она.
35
Ронан приснил Мэтью случайно.
Дело было под Рождество. Когда дни становились короче, а ночи длиннее. В это время года он по обыкновению становился беспокойным. По мере того как дни шли на убыль, внутри него росло предвкушение, вырываясь наружу под конец декабря и оставляя его снова прежним.
Теперь он понимал, что причина крылась во всплеске силовой энергии. Но тогда, будучи ребенком, сновидцем, которому не дозволялось облекать сны в слова, он не знал ничего иного, кроме своего беспокойства. К тому же его волнение усугублялось поведением Диклана. Если Ронан по мере приближения зимнего солнцестояния становился все более живым, то с Дикланом происходило обратное. У него появлялись круги под глазами. Настроение резко ухудшалось. В то время братья еще не ссорились, как в более старшем возрасте, но семена разлада уже дремали в промерзшей почве.
Та зима выдалась на редкость теплой, и за несколько дней до Рождества Аврора отправила мальчиков на улицу погонять мяч. Счастью Ронана не было предела, когда братья обнаружили, что побелевшие поля вокруг фермы заполонили скворцы. Сотни, возможно, тысячи. Впервые завидев братьев, выходящих из дома, птицы взмыли в небо, превратившись в огромную ленту из темных точек, словно ноты на странице тетради, и также быстро приземлились всего в нескольких ярдах от них.
Это было намного заманчивей, чем пинать мяч. Какое-то время братья вместе играли в игру, кто сможет подойти к стае ближе.
Ронан победил. Отчасти потому, что был ниже ростом, чем Диклан, и, следовательно, более незаметным, но также потому, что хотел этого с невероятной силой. Мальчик оказался очарован этой стаей летунов, этим многоголовым существом, свободно отрывающимся от земли. Каждая птица была индивидуумом, но взлетая в небо, они становились одним целым, чем-то более величественным, чем могли бы быть сами по себе. У Ронана не было слов, чтобы описать, какие чувства они в нем рождали, он был в восторге. И жаждал поделиться этим с Дикланом.
– Хотел бы я иметь птичье войско, – сказал он.
Диклан скривил губы.
– Не думаю, что это слишком интересно.
– Тебе никогда ничего не интересно. Ты самый скучный человек из всех, кого я знаю.
Диклан подобрал мяч. Очевидно, игра была окончена.
Без предупреждения Ронан рванул прямиком в стаю. На мгновение воцарилась тишина, а затем все птицы взлетели разом, окружив его со всех сторон.
Это напоминало сон. Крылья сверху, крылья снизу, крылья. Бесчисленное количество птиц. Слишком много голосов, чтобы различить один. Мальчик поднял руки. Земля и воздух кишели птицами, так надежно скрывая обоих братьев, что со стороны казалось вполне возможным, что они покинули землю вместе со стаей.
– Представь себе полет, – подумал он. – Представь, что летишь наяву. Представь, что видишь сны наяву…
Вскоре птицы улетели, и остался просто мальчик, стоящий посреди поля. Он не летел. Бодрствование мало напоминало сон. Его старший брат стоял чуть поодаль, зажав мяч под мышкой и глядя на него с выражением смутного недовольства.
Никогда раньше Ронан не испытывал такой агонии, но даже сейчас не мог подобрать слов, чтобы выразить ее.
Несколько дней спустя, в самую короткую ночь в году, Ронану снились птицы, только на этот раз их было меньше, и это были вороны, а не скворцы. Птицы во сне целенаправленно слетались к месту на поле, изучая что-то в траве. Они бормотали себе под нос: посторонитесь, расступитесь, пропустите.
Вороны разлетелись, едва Ронан подошел взглянуть, что их заинтересовало. В траве на этом месте он обнаружил белокурого младенца.
В своем сне Ронан без подсказки понимал, что это его новый брат.
Ребенок ему улыбнулся. Маленькие ручки уже тянулись к Ронану, чтобы его взяли на руки. Он был так счастлив, так рад его видеть.
Не стоило и говорить, что этот брат будет рад ему всегда.
– Привет, – сказал он малышу.
И тот засмеялся в ответ.
Ронан тоже рассмеялся, и противное чувство, поселившееся внутри после той игры в мяч, рассеялось. Он поднял своего нового брата из травы.
А потом он проснулся. Мэтью Линч все еще был поблизости, в коридоре за закрытой дверью спальни, визжащий и абсолютно новехонький.
Однако существовало то, чего Ронан не знал. Он не понимал, что приснил Мэтью. Что Мэтью – его сон. Сейчас Ронан уже не мог вспомнить, как в то время себе это объяснил, но, должно быть, это было что-то уместное и тщательно продуманное, поскольку все, что он помнил о том времени, это собственный восторг от того, что у него появился новый младший брат. В его памяти не осталось подробностей того события, пока однажды, во время одного из его особенно деструктивных периодов в старшей школе, Диклан не припер его к стенке и не выложил всю историю. Ниалл Линч тоже любил рассказывать истории, но они всегда были наградой. Только эта стала наказанием. Предупреждением.
