– Сосредоточить внимание следует лишь на том решении, которое вы в состоянии принять, – заключил кардинал.
Я кивнул. Мы, ирландцы, придерживаемся давней традиции смотреть в прошлое, искать решения давних проблем – возможно, генетически предрасположены к этому.
– Говорят, ирландцы уносят с собой в могилу лишь обиды, – вспомнил я.
Визит подходил к концу, я сказал кардиналу Игену:
– Я считаю себя обязанным умереть максимально осознанно, – это был не вопрос, а утверждение. Я хотел увидеть реакцию собеседника.
– Кому многое дано, с тех больше спрос, – отозвался он. – Стремитесь к высшей осознанности.
* * *
Не сочтите за непочтительность к кардиналу, но после этой встречи мне невольно вспомнилась сцена из фильма Caddyshack
[2]. Персонаж, которого играет Билл Мюррей, рассказывает товарищу, как однажды во время игры в гольф он был подручным у далай-ламы, а тот после окончания раунда и не подумал заплатить. «Эй, лама, мне за труды причитается!» – заявил Мюррей.
На это далай-лама ответил: «Э-э, денег не дам, зато на смертном одре ты обретешь истинную осознанность».
И Билл Мюррей закончил, глядя на товарища: «Так я получил то, к чему стремился, и это здорово».
До болезни я считал ответственность главной добродетелью. Но после того, как мне поставили диагноз, пришел к выводу, что важнейшая из добродетелей – осознанность. По-моему, первоочередная обязанность каждого – ни на минуту не терять осознанности, особенно в конце жизни и перед самой смертью. Во-первых, это поможет окружающим понять, что такое смерть. Такова наша обязанность перед близкими, в том числе и последующим поколением. Может быть, так мы и поймем, что умирать совсем не страшно. Несомненно, такую частицу знания стоит передать. А может, мы даже поймем, что смерть надо встречать с распростертыми объятиями.
Если раньше я считал, что ответственность способна изменить к лучшему почти все, что угодно (и до сих пор отчасти придерживаюсь этого мнения), то теперь мне кажется, что этим же свойством обладает осознанность.
* * *
Моя жена знала о смерти больше, чем я. В первые годы нашего супружества она работала в больнице в районе залива и повидала немало умирающих от СПИДа еще в то время, когда сам СПИД не был изучен. Пациенты умирали, а Коринна сидела рядом. У нее на глазах смертельно больные люди теряли волю к жизни раньше, чем организм отказывался служить им. Они превращались в живых мертвецов. Наблюдать за ними было мучительно, но этот тягостный опыт дарил прозрение. Мало-помалу Коринна занялась глубоким изучением вопросов смерти и умирания.
Мне невероятно повезло, что рядом была Коринна – разумеется, и до болезни, но особенно во время нее. Я знал, что она будет со мной и в последнюю минуту. Она мой друг, советчик, мое первое и последнее доверенное лицо.
Мало того, Коринна – мой проводник-шерпа (мне нравилось называть ее так), мой духовный наставник на пути из нашего мира в мир иной. Всю нашу совместную жизнь ее непоколебимая вера вселяла в меня смелость, необходимую, чтобы действовать и добиваться своего. Гармонией в зрелые годы я во многом обязан Коринне, ее трудам и мудрости. К ней последней я прикоснусь, покидая этот мир.
Пытаясь помочь мне жить настоящим, Коринна предложила упражнения на концентрацию сознания – этот навык мог мне пригодиться. Коринна занималась медитацией, а также изучала когнитологию и психологию в Беркли и Колумбийском университете. Похоже, она интуитивно чувствовала принципы функционирования человеческой психики.
– Закрой глаза, – учила она. – Сосредоточься на шишковидном теле. Эта железа находится примерно посреди головы, между ушами, на уровне переносицы.
В конце 1970-х, когда я учился в Стэнфордской школе бизнеса и познакомился с Коринной, я практиковал трансцендентальную медитацию – неожиданное, пожалуй, даже забавное увлечение для такого приземленного человека, как я. Однажды Коринна навестила меня как раз во время сеанса медитации. Впоследствии она оценила достоинства медитации, изучила ее лучше, чем я, но тогда, глядя, как я бормочу мантры, по ее собственному признанию, всерьез задумалась, стоит ли тратить на меня время и силы.
И вот теперь, восседая на взятой напрокат кушетке в еще не обжитой гостиной нашей новой квартиры, куда мебель должны были привезти лишь через несколько недель, я старательно следовал указаниям жены.
Я закрыл глаза. С этим упражнением я справлюсь, как никто другой, думал я, – ведь мне часто приходится закрывать их, чтобы предотвратить спазм зрительной зоны.
Потом представил себе точку ровно в центре головы.
И прогнал все мысли.
* * *
Точнее, попытался прогнать.
Концентрироваться мое сознание отказывалось наотрез. Мысленно я видел, как оно переместилось куда-то на уровень моих бровей – явный признак, что я по-прежнему напряжен.
– Не выходит, – промучившись пару минут, признался я Коринне.
В последующие дни я предпринял еще несколько попыток. Коринна описала прием, помогающий монахам сосредоточиться: представив себе символ бесконечности, лежащую на боку восьмерку, они наблюдали, как она вращается в центре их головы.
Мне этот способ не помог. Каждая попытка заканчивалась неудачей. Даже приблизиться к центру головы не удавалось. Нисколечко.
Если я хочу научиться жить настоящим и концентрировать сознание, придется добиваться этого другими методами. Может, даже хитростью. А это будет нелегко.
Вот и отлично. К трудностям мне не привыкать. Всю жизнь они воодушевляли меня. Преодолевая их, я наполнялся оптимизмом. Я не сомневался, что всем людям от рождения присуща способность к осознанности. (А как же иначе? Или мы не существа, наделенные сознанием?) Кроме того, многолетний и разнообразный опыт подсказывал мне, что путем упражнений способности можно развить. Осознанность – та же мышца, думал я, от тренировок она окрепнет.
Но прежде придется распрощаться с давними привычками. Когда в детстве я возвращался из школы расстроенным, я с грохотом кидал книги на стол и громко возмущался, а мама слушала. Постепенно я успокаивался, умолкал, садился за уроки, и день продолжался. Мама обладала проницательностью, присущей только матерям интуицией: пока я изливал обиду, она слушала молча, без объяснений понимая, что мне необходимо выговориться, чтобы перейти из одного состояния психики в другое.
От прежней жизни я еще не отошел.
Борьба продолжалась. В отчаянии я искал способ жить настоящим. Я знал, что где-то во мне скрыта подлинная осознанность. И что душой я тянусь к ней.
Но это еще не значит, что я обрету ее прежде, чем пробьет мой последний час.
Светлые проводы
– Затягивать проводы незачем, – говорила она. – Они продлевают не время, проведенное вместе, а расставание.
