Короче говоря, мыслить мне придется как обычно, строить планы как всегда, оставаться тем же человеком, что и прежде, – аудитором, бизнесменом, руководителем.
Сразу после неудач в работе – допустим, узнав, что нашего потенциального клиента переманили конкуренты, – я задавал себе и моим подчиненным несколько вопросов:
Почему клиент не выбрал нас? Что заставило его выбрать другую компанию? Действительно ли мы сделали все возможное? Абсолютно все? Может быть, в чем-то проявили безответственность? Если такая ситуация создастся снова, как мы теперь поступим? Если иначе, то как именно?
Подчиненных я расспрашивал не агрессивно и враждебно, а ободряюще. Если мы и вправду сделали все возможное, нам нечего стыдиться. Если мы чистосердечно ответим на эти вопросы, в следующий раз будем чувствовать себя уверенно и подготовимся лучше. Траур по упущенному шансу заканчивался в два счета. Пора было двигаться вперед, искать новые возможности.
Вот и теперь, узнав диагноз, я должен был как можно быстрее, вдумчивее и корректнее сформулировать наиважнейшие вопросы и найти ответы.
Коринна оказалась права: прежняя жизнь, которую мы строили вместе и которой так радовались, разлетелась вдребезги.
Вдвоем мы долгие годы устремлялись к свету. А теперь вместе должны были погнаться за ним в последний раз – но на этот раз, когда свет угаснет, он станет завершением не просто одного чудесного дня из множества, а нашей прекрасной жизни. В последний раз удлинятся тени. В последний раз опустится ночь. Доигрывать раунд Коринне придется без меня.
* * *
Среди моих знакомых не было ни единого больного полиморфной глиобластомой. Называемая также астроцитомой четвертой степени злокачественности, она принадлежит к числу самых распространенных и скоротечных первичных опухолей мозга. Она резко-злокачественна, стремительно захватывает обширные участки мозга, иногда приобретает огромные размеры еще до появления симптомов, к которым относятся головные боли, спазмы, нарушения зрения и координации движений, восприятия и памяти, а также изменения личности. Причины болезни неизвестны.
Никогда прежде моя смерть не оказывалась такой близкой – по крайней мере, на срок дольше доли секунды. Когда мне было тридцать с небольшим, во время деловой поездки я сошел в Милане с тротуара на проезжую часть с круговым движением, не подозревая, что с другой стороны, в которую я не посмотрел, приближаются машины. Автобус пронесся прямо у меня перед носом. Я перепугался, разволновался и запомнил тот случай навсегда. Но к переоценке жизненных приоритетов он меня не побудил.
А теперь… Что же мне теперь делать? Какой отныне станет наша жизнь? Изменения потребуются во всех ее сферах.
Я понимал, что надежда еще есть и что лишь от меня зависит, будет ли она жить. Мне вспомнилось, как мой близкий приятель Билл перенес шунтирование на семи коронарных артериях. После трех дней постельного режима врач разрешил ему сделать 25 шагов. Это упражнение Билл выполнил утром, а потом спросил, можно ли ему вечером того же дня сделать еще 25 шагов. Вскоре он уже четыре раза в день проходил по коридору шаркающей походкой. Во время одной из таких вылазок он заглянул в соседнюю палату, где под капельницами неподвижно лежала пара пациентов-сердечников.
– Видно, это тяжелобольные, – сказал Билл медсестре.
– На самом деле, ваш случай гораздо серьезнее, – возразила она. – Им удобнее считать себя жертвами сердечного приступа. А вы пытаетесь прийти в норму.
Мне требовалась именно такая сила духа. Но сначала надо было обратиться к самому духу.
В воскресенье мы с Коринной побывали в нашей церкви Сент-Джеймс на углу Мэдисон-авеню и 71-й улицы. Мы много лет ходили туда молиться, хотя выкроить для этого время удавалось не всегда. В церкви на меня нисходили покой и умиротворенность. Иногда, если по работе мне требовалось принять трудное решение, я шел в церковь – не только в поисках безмятежности и важного момента истины, но и в надежде на помощь свыше. Чтобы успешно справляться с обязанностями руководителя, мне регулярно требовались покой и тишина – зачастую самые верные решения рождались именно в такой обстановке. Я не мог позволить себе все решать на бегу, под влиянием страха, гнева или нетерпения. Конечно, временами в церковь меня приводило беспокойство за близких – например, когда Джина в первом классе болела ювенильным артритом и полгода была вынуждена передвигаться на костылях.
В тот год меня часто можно было застать в храме. В последнее время нам с Коринной нравилось в церкви, когда там было немноголюдно. Нашим излюбленным днем была суббота. Мы молча сидели бок о бок, а потом шли куда-нибудь – обедать и делиться впечатлениями.
Кажется, только во взрослые годы я толком научился молиться. В детстве меня обучали молитвам, девятый класс я провел в католической школе и даже прислуживал в алтаре, но тесных уз с церковью не чувствовал. Только повзрослев, я ощутил потребность в молитве.
Но такого острого желания помолиться и побыть в храме, как в тот день в начале июня, я не испытывал никогда.
В сумятице первых нескольких дней после диагностики мне в голову не приходило задаться вопросом: «Почему именно я?» До этих двух кошмарных недель моя жизнь складывалась на редкость удачно, на множество людей в мире обрушивались беды и пострашнее, поэтому у меня и мысли не мелькало о том, что мне нанесли удар ниже пояса. Я не собирался доискиваться космических или иных причин, по которым неоперабельная злокачественная опухоль мозга в последней стадии возникла именно у меня – из всех моих родных, друзей и знакомых, из профессионалов, занимающих высокие посты, из всех 53-летних американцев с ирландскими корнями. В нашем роду никто не болел раком мозга. Я всегда отличался крепким здоровьем и практически никогда не болел. Занимался бегом, играл в гольф и теннис, никогда не курил, не жаловался на отсутствие аппетита, поднимался в половине шестого каждое утро и ровно в одиннадцать вечера ложился в постель. Далеко не все поддается объяснению.
Но я, признаться, разволновался, когда мы с Коринной сели на скамью в церкви Сент-Джеймс, священник встал за кафедру, и в церкви зазвучал тот же отрывок Евангелия, который слышали в этот воскресный день почти во всех христианских храмах мира.
Евангелие от Луки, глава 18.
Притча о мытаре и фарисее.
Мы с Коринной переглянулись.
– Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь, – читал проповедник текст Нового Завета. – Фарисей, став, молился сам в себе так: «Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю». Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаза на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: «Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!»
Я невольно похолодел и даже горько улыбнулся, услышав, что из всех Евангелий на сегодняшний день по церковному календарю пришелся именно этот отрывок.
