– Я буду ждать вас в храме!
Заблудиться было невозможно: все шли в одну сторону. Повозки пропускали в ворота по одной – стражники бегло осматривали каждую и собирали пошлину, а ручеек конных и пеших беспрепятственно тек мимо, и вскоре Тайра оказалась внутри городских стен. Сразу за воротами вдоль обочины тянулись ряды крикливых лоточников, проголодавшиеся путники кидались на ароматную снедь, как воро́ны на добычу. С длинного воза торговали деревянными чурками с продетыми сквозь отверстия веревками, вокруг толкалась оживленная толпа. Тайре стало любопытно – зачем люди их покупают. Оказалось, их привязывали к подошвам ботинок, получалось что-то вроде сабо, в которых на скотном дворе работают. Тайра без раздумий выложила серебряную монетку за пару – ей страшно надоело пробираться между кучами навоза с высоко приподнятой юбкой. С непривычки чуть не упала, но все равно радовалась приобретению: теперь можно было смотреть вокруг, а не только под ноги.
Хотя ничего примечательного видно не было – точно такие же двухэтажные домики, как у них в Гарсине, и человеческая шумная река, влекущая растерянную Тайру неизвестно куда. Каждый старался хоть на шаг, да обогнать соседа, временами какой-нибудь дюжий молодец рассекал плавно текущий поток, небрежно распихивая людей и не обращая внимания на несущиеся вслед проклятия. Среди пеших ехали и всадники, кто шагом, а кто и рысью, от них тоже приходилось вовремя уворачиваться. Тайра решила взяться за чье-нибудь стремя, чтобы не попасть под копыта. Уже примерилась к гнедой лошадке, едущей совсем близко, но ее опередили – за стремя ухватилась старческая рука. Всадник обернулся и хлестнул непрошеного попутчика кнутом по лицу. Тайру передернуло, как будто удар достался ей самой.
Ее вынесло в торговые ряды, здесь толчея была еще сильнее, похоже, никто не торопился на богослужение – ярмарка и была целью течения, в которое попала Тайра.
– Как пройти к собору Единого Милосердного? – спросила она у мясника, не слишком занятого покупателями.
– Да вот же он, на площади, – он кивнул через плечо, – телятинки-то возьми, красавица – свежая, нежная, во рту тает, прямо как ты сама.
За его спиной висели освежеванные туши, но Тайра поняла, куда идти, и пролезла в щель между прилавками. Между навесами открылось огромное пространство, заполненное людьми, а над ним царил построенный на возвышении храм. Ничего прекраснее Тайра не видела, даже в книгах.
Карентский собор считался одним из самых древних храмов Единого, его начали возводить через сто лет после смерти пророка, а закончили три века назад. Центральную круглую часть с тремя апсидами по трем сторонам света венчала огромная полусфера серебристого купола, высокий портал входа обрамляли два каменных дерева, соединенные пышными кронами. Храм был облицован цветным мрамором и окаймлен тремя широкими рядами белоснежных рельефов, на которых сплетались в бесконечный, нигде не повторяющийся узор люди, животные и растения. Время пригасило серой патиной первоначальную яркость красок, теперь храм выглядел строже и сдержанней, но это только усиливало ощущение его величия.
На площади было намного свободнее, чем на ярмарке, никто никуда не спешил, и Тайра стала осторожно пробираться к вратам собора. Возле лестницы толпа стала гуще. На широких каменных ступенях стояли, сидели, лежали десятки, а, может, и сотни нищих. Их изувеченные тела, гнойные раны, белые слепые глаза, исходящий от них смрад были ужасны, но самое отвратительное – все они пытались пробиться повыше, вцеплялись друг другу в волосы и одежду, сталкивая более слабых с лестницы. Десяток стражников раскидывал их древками алебард, освобождая проход к вратам, но они лезли и лезли наверх, то грязно ругаясь, то призывая помощь Единого Милосердного и святого Велетия.
Как странно, подумала Тайра. Пожилой пророк приплыл на корабле откуда-то с востока, никто точно не знал, откуда именно. Путешествовал на ослике в сопровождении трех десятков учеников и учил совсем простым вещам – что весь наш мир и все другие миры, видимые и невидимые, созданы Единым Богом, и Он бережет и любит свое творение. И людям, если они хотят быть счастливыми, нужно поступать точно так же. Ведь каждый встречный – твой брат, а если он зол и безумен, то за него должно быть горько, как за больного ребенка. Говорят, от всех, кто принял его учение, исходил свет радости, и передавался другим.
А потом его нашли задушенным, это сделали языческие жрецы. Велетий никогда не отрицал существования богов и духов: в те времена, когда многие слышали голоса бессмертных и знали их по именам, это было бы глупо. Но он говорил: придя во дворец к королю, не падают в ноги кухаркам и трубочистам. Многие жрецы предпочли служить Королю. Остальные, глядя на редеющие ряды паствы, чувствовали себя обокраденными нищим проходимцем с Востока. Смерть пророка ничего не изменила – его учение распространялось со скоростью наступающей весны.
И вот во славу Единого Милосердного возведен великий храм. И на его ступенях нищие грызутся за подаяние, а стражники избивают дерущихся.
В собор невозможно было попасть, да если и пробиться – все равно ничего, кроме чужих спин, не увидишь. Может быть, с шествием повезет, если времени не терять. Тайра огляделась, пытаясь понять, куда может пойти многолюдная процессия – и увидела идущую от площади прямую и широкую улицу. В ее конце сиял залитый солнцем замок с красной черепичной кровлей. Тайра вытащила из-за пазухи вышивку, чтобы сравнить поточнее, хотя и так уже поняла – замок тот самый. Четырехгранная высокая крыша, круглые башни по бокам, даже флюгера те же – в виде оперенных стрел. Чтобы по памяти так точно вышить все подробности, надо было часто его видеть. Значит, мама действительно…
Едва вступив на мостовую, Тайра поняла, что не ошиблась. Дома были украшены флагами, с подоконников свисали разноцветные полотнища и цветочные гирлянды, на балконах и в открытых окнах теснились состоятельные горожане – оживленные, улыбающиеся в предвкушении зрелища.
По обочинам толпился люд попроще, можно было встать среди них. Но какой-нибудь дылда в последний миг обязательно загородит процессию, и Тайра побежала вверх по улице. Все крылечки были заняты, только в самом конце нашлась высокая ступенька у входа в запертую лавку, которую присмотрели двое босоногих мальчишек. Тайра втиснулась третьей. Мальчишки начали было возмущаться, но две медные монетки сделали их любезными и предупредительными. Они встали по бокам Тайры и рыцарски оберегали ее от других претендентов на удобное место. Впрочем, от кошелька вскоре остался аккуратно обрезанный шнурок.
Народ прибывал, вдоль стен выстраивались плотные ряды. Одетая в темное, неприглядная беднота на мостовой и нарядные, улыбающиеся горожане в окнах казались существами разных пород, но нетерпение было общим – все головы поворачивались влево, откуда ожидалось шествие.
В шуме галдящей толпы стал слышен далекий ритмичный стук, он нарастал с каждой минутой. Люди вставали на цыпочки, чтобы увидеть начало процессии. Проскакали всадники, расчищая дорогу от зевак, на тайрину ступеньку втиснулась еще пара человек. Сквозь приближающийся грохот барабанов уже различались звуки духовых инструментов и пение сильных мужских голосов. Пробежали дети с корзинами цветов, забросали грязную мостовую пестрым благоухающим ковром. Первыми на цветочный ковер вступили музыканты: барабанщики, горнисты, флейтисты, они слаженно играли какую-то совсем простую мелодию, но их было слишком много, и оглушительная музыка сливалась в неразборчивый рев. Только когда они сменились колонной певцов, Тайра поняла, что оркестр исполнял славословие Единому.
