Ланса он обнаружил в конюшне, где тот препирался с конюхом за право забрать свою лошадь.
– Вот ежели бы я своими глазами видел, как ваша милость коня заводила, тогда другое дело. Кто коня в стойло ставил – ваша милость не знает, стоит этот конь среди лошадей герцога Атерли, так что без приказа его светлости я никому его забирать не позволю.
– Ланс, куда собрался, – Брейд облокотился о седло оспариваемой лошади с таким видом, что тот сразу понял – сбежать ему не дадут.
– Еще не решил.
– Я просил дождаться меня.
– – Я не мог больше. Они там все считают меня за мерзавца, одного из головорезов Фаркенгайта. Я что, должен был выйти на середину комнаты и сказать – лорды и леди, вы заблуждаетесь, я дома с детишками не жег, людей живьем в землю не закапывал и даже никого не повесил? Я полгода служил у этого негодяя, теперь это клеймо останется на мне навсегда, – Ланс старался говорить спокойно, только звенящие нотки в голосе предупреждали о еле сдерживаемом взрыве.
– Два месяца служил, Ланс. Дней десять в прошлом октябре, потом полгода лечил плечо, я уж решил, что ты третью руку себе отращиваешь, и сейчас чуть больше месяца. После чего Фаркенгайт отправился в Светлые Небеса – впрочем, вряд ли именно туда. Ты считаешь, что люди будут помнить об этом неприятном моменте твоей биографии до скончания веков? К концу лета все забудут и Фаркенгайта, и тебя самого. Почему бы тебе не пожить какое-то время у отца?
– Он меня со свету сживет. Он использовал все свои связи, чтобы я попал в свиту Виндома и был в бешенстве, когда меня оттуда выкинули. А если я вообще откажусь служить… Отец только воинов считает людьми.
– Да, знаю, поэтому и я у него не в чести.
– Брейд, прошу вас, возьмите меня к себе на службу, хоть простым солдатом. Я же ничего не умею, кроме как махать мечом, а за Янгиса воевать я не буду. Меня даже в матросы вряд ли возьмут, только в разбойники дорога и осталась.
– Интересно, почему молодым людям, оказавшимся на распутье, чаще всего приходит в голову мысль о разбойниках, а не об образовании? В Салеме, к примеру, есть университет и несколько неплохих школ.
– Для учебы нужны средства. Отец вдвое урезал мне содержание, когда меня перевели в отряд к Фаркенгайту, а уж теперь, кроме проклятий, я от него ничего не дождусь.
– Ну, с этим-то и я могу тебе помочь, было бы желание. А теперь отправляйся назад в замок и дожидайся моего возвращения. В моей комнате есть книги и вино, можешь наслаждаться жизнью и не показываться на глаза тем, кто о тебе плохо думает. Я распоряжусь, чтобы еду приносили прямо в комнату. Вернусь дня через три, тогда и решим, куда тебе податься – в Салем или в разбойники.
Глава 8. Столица империи
Брейд появился в императорском дворце перед обедом. В ожидании трапезы цвет ракайской аристократии – впрочем, этим вечером не слишком многочисленный – прогуливался по окруженной колоннами террасе и по мраморной лестнице, спускающейся в парк. Ослепительная, как и всегда, леди Вивиан стояла на вершине лестницы, миновать ее было невозможно. Брейд умел делать невозможное – но на этот раз он добровольно и с видом живейшей радости направился в ловушку. Сегодня на Вивиан было темно-розовое платье, снизу доверху обшитое воланами тончайшего тремьенского кружева. Над этим нежным облаком сияли пышно взбитые бронзовые локоны в золотой сетке.
– Вы похожи на вечернее солнце, садящееся в облака, – восхищенно улыбнулся Брейд.
– О, вы первый угадали мой замысел, до этого мне говорили о розах и лебедях. Правда, я думала скорее о рассвете!
– Солнце на закате сияет более яркими красками.
Она была прелестна, почти так же, как и пять лет назад, когда ее брат привез юную Вивиан в столицу. Только те, кто хорошо запомнили внезапный восход новой звезды, замечали чуть более жесткие складки возле ярких губ, легкий намек на будущий второй подбородок, сузившиеся от кокетливого прищуривания глазки. Брейд с непонятной печалью наблюдал, как сквозь нежный девичий облик все чаще проступает вульгарная физиономия расчетливой трактирщицы. Он всем сердцем ненавидел Вивиан, но жалел о разрушении этой поразительно совершенной формы. Неловкий намек на то, что слава фаворитки клонится к закату, на секунду вызвал трактирщицу на поверхность, но она тут же спряталась под грустной улыбкой.
– Вы, наверное, правы. Действительно, закат лучше подходит к этим тревожным и печальным дням. Больше не будет ни паргольских пряностей, ни тремьенских кружев. Я истратила на это платье свой последний запас. Если война продлится, конец всем поставкам из Салема. Брейд, почему этот герцог не сложит оружие? Ведь у него нет никаких шансов на победу.
– Миледи, а как вы думаете, что ждет герцога Феруатского после того, как он сдастся?
– Казнь, безусловно. Но если он так любит свой народ, как он говорит, зачем он посылает людей на бессмысленную смерть? Он не может не понимать, что его поражение неизбежно.
– На его месте я бы с радостью отдал жизнь, чтобы не обрекать прекрасных дам Ракайи на лишения и скорбь. Ну а на своем – могу вам обещать, что еще до осени караван привезет из Салема и кружева, и благовония, и все прочие необходимые товары. Путь через Феруат – далеко не единственный.
– Через горы купцы отказываются ездить уже много лет.
– Я сам соберу караван и отправлю своих людей на его охрану. Уверяю вас, ему не будут грозить набеги.
Зазвучали лютни, пестрые фигурки придворных потянулись из сада в столовую. Брейд предложил Вивиан руку, но, отведя ее к столу, занял место напротив. Болтал с дряхлым герцогом Сеннетом, смешил его, изредка поглядывая на Вивиан с абсолютно непроницаемым выражением лица.
Вивиан не могла понять, что означает эта новая игра Брейда. Он был одним из немногих, кто никогда не пытался добиться ее благосклонности. Что-то изменилось, но что? Про него говорили, что он равнодушен к женщинам, иногда – с грязной улыбкой. Ерунда, конечно, Вивиан всегда чувствовала такие вещи. Она запрещала себе верить в свою победу. Брейд сидел недалеко от Янгиса, и сравнивать их было неприятно. Пожилой император с дряблыми подрумяненными щеками и ледяным взглядом – и смуглый, слишком свободный, слишком независимый Брейд с вечно поднятой бровью… Он здесь чужой и когда-нибудь его убьют. О, нет! Она с удивлением почувствовала, что ее сердце сжалось. Без него станет совсем скучно. Было бы занятно выйти за него замуж – а вдруг Янгис позволит? Он ведь давно советовал ей вступить с кем-нибудь в брак. Вивиан сама капризничала и клялась, что ее сердце отдано Янгису навечно: она верила, что рано или поздно станет императрицей. Лаэрта давно уже пустое место, и Янгис, конечно, избавится от нее.
Но если выйти за Брейда, то непонятно, зачем она потратила столько сил, подводя Янгиса к мысли, что с Лаэртой пора кончать. Пусть себе живет своей жалкой жизнью изгнанницы… Стать герцогиней, а не императрицей? А настолько ли это хуже? Брейд ненамного беднее, безусловно – более щедр, моложе, красивее… Всю жизнь она слушала песни о любви, читала стихи и баллады, снисходительно принимала признания – но ни разу не испытала это чувство, такое прекрасное и захватывающее, по уверению поэтов. Ей вдруг подумалось, что с Брейдом…
