Марис молчал.
– Марис, что с Зеллой?
– Давай я потом тебе расскажу.
Тайра схватила его за плечи и повернула к себе:
– Говори! Она… ее больше нет?
– Зелла умерла. Солдаты убили.
– Те же, что и отца?
– Да. Они вернулись на другой день, рылись в сгоревшем доме, в склепе, потом людей допрашивать начали.
– О чем?
– О разбойниках, об отце твоем, о тебе, – Марису не хотелось отвечать, он слышал, что разговоры за столом прекратились и все, даже дети, ловят каждое его слово. Но он не мог вырваться из плена бешеных зеленых глаз, в них не слезинки не было, только ярость.
– Кого еще они убили?
– Больше никого.
– Значит, кто-то сказал им, что я у Зеллы ночевала. Кто сказал?
– Кто угодно мог. Все же знали.
– Будь он проклят, будьте вы все прокляты!
– Не надо так, этого же было не скрыть. Но никто, ни один человек из деревни не сказал им, что у тебя есть дядя в Гарсине. Хотя ракайцы сулили хорошие деньги за любые сведения.
– Как она умерла?
– Не знаю я ничего, солдаты зашли к ней в дом, долго там были, потом подожгли. Никого не подпустили тушить. Ну не мучай ты меня, это все полгода назад было, что теперь сделаешь.
Чанта, давно уже прислушивавшаяся к разговору, обняла Тайру и вывела из-за стола.
– Иди к себе, поплачь. Завтра я закажу поминовение в храме. Миррит, посиди вместе с ней.
Тайра плакала, пока не заснула, а проснулась в темноте. Было трудно дышать, и пахло гарью. Тайра вскочила, принюхалась. Нет, почудилось. Она вдруг вспомнила, как задыхалась от дыма, когда скакала ночью по берегу Таны. Ей тогда показалось, что запах идет от развалин ее собственного дома, а это горел дом Зеллы. Может быть, она была еще жива и кричала из огня, и никто не мог ей помочь. А она сбежала и оставила Зеллу на растерзание солдатам. У какого зверя поднялась рука на маленькую, хлопотливую и заботливую, всем улыбавшуюся женщину? Зеллина доброта была незаметна, как воздух. Тайра редко вспоминала ее, но всегда чувствовала себя под ее защитой. Теперь этого воздуха не стало, и жить невозможно. Зачем она сбежала? Лучше бы солдаты ее убили, от нее гораздо меньше пользы в этом мире.
Сквозь слезы она видела мерцание, что-то прерывисто светилось совсем рядом с лицом, на краю подушки. Она нащупала шарик, он искрился в темноте, был яркого голубого цвета.
– Шарик, Зелле было очень больно?
Погас на мгновение, зажегся нежным персиковым светом.
– Я должна была остаться в Ашере?
Опять погас, потом загорелся сердитым тускло-красным цветом, и снова стал голубым, а внутри – как будто крошечная розочка светится.
– А сейчас Зелле хорошо?
Розочка рассыпала золотые искры, и Тайра подумала, что сейчас через шарик с ней разговаривает Зелла.
– А отца ты видела? Как он там?
Шарик стал светло-сиреневым и в нем закружились золотые и розовые огни. Это было похоже на музыку, и Тайра долго не задавала следующего вопроса, чтобы не прерывать танец огоньков.
– Я завтра уезжаю отсюда, хочу найти маму. Это правильно?
Шарик стал таким, как обычно – голубым, с серебряной звездочкой внутри.
– Не правильно? – нисколько не изменился.
– Не вовремя? – точно такой же.
Не хочет отвечать. Это решение она должна принять сама. Тайра поцеловала шарик – вдруг Зелла это как-то почувствует – и заснула с улыбкой.
За завтраком все разговоры были о вышивке. Девушки никак не могли решить, нужны ли мелкие золотые кисточки по всему краю, или достаточно бахромы, а кисти лучше сделать только по углам, зато крупные. Позвали Чанту советоваться в светлицу. Чанта решила, что много мелких будет красивее. Но для кистей не было подходящей нити – потолще, витой. Чанта пообещала послать в лавку служанку. Миррит попросила заодно прикупить шелка, восьми оттенков, и тут же составила список. Правда, в списке цвета были указаны приблизительно – зеленый вот такой, как на этом листике: темный, немножко в изумрудный – ты ведь запомнила, мама? Служанка была неграмотна и в оттенках шелка не разбиралась, поэтому Чанта решила сходить в лавку сама – день погожий, приятно до соседней улицы пройтись.
Как только она вышла за порог, Марис заглянул к Гансу на конюшню – узнать, где тут кузнец поблизости живет: ему отец наказал Ворона в городе перековать. И Маяка тоже давно пора, госпожа Тайра просила. Ганс был доволен, что не ему придется этим делом заниматься, и вывел лошадей. Удивился, правда, зачем Марис на Маяка седло одел – но оказалось, что кожу на нем перетянуть надо, поистерлась она. Лошадь не хозяйская, седло – тем более, какая Гансу разница?
Ну а девушки в садик погулять пошли – в такую чудесную погоду грех дома сидеть. Как только из-за стены послышался свист, Тайра поцеловала Миррит, забралась на раскидистую яблоню, ветви которой лежали на ограде и перебросила через стену мешок с вещами, а потом и сама за ним последовала – прямо на руки Марису.
По узким улочкам Гарсина не проскачешь галопом, даже рысью ехать не всегда возможно – слишком много людей. И все с интересом разглядывают странную парочку – нарядную девушку, по-мужски сидящую на лошади в обнимку с крупной собакой, и горского паренька с большим мешком на луке седла. Пока они добрались до городских ворот, позади осталось не меньше сотни доброхотов, которые с удовольствием доложат людям Кариса о пути их следования. Как только Чанта обнаружит побег, все стражники Джакоба будут пущены по следу беглянки. Тайра, конечно, оставила прощальное письмо, щедро пересыпанное извинениями и благодарностями, где объясняла свой поступок желанием уехать вместе с Марисом подальше из Кадара и не причинять никому хлопот. Но она не слишком верила, что письмо убедит Чанту предоставить Тайру на милость судьбы, и ждала погони.
За воротами на ближайшей развилке свернули налево, потом еще раз, и еще – так что в конце концов оказались с противоположной стороны Гарсина. Но косые взгляды встречных не оставляли надежды, что они действительно замели след.
– Марис, а одежда у тебя запасная есть? Мне бы только штаны и шапку, остальное у меня найдется.
– Лишние штаны есть, шапку могу свою отдать… ты что – парнем решила нарядиться? Да кто ж в это поверит, для парня ты слишком красивая.
– Никто не будет приглядываться к двум горским мальчишкам. По крайней мере, выворачиваться на нас перестанут.
Марису идея даже понравилась, а то он с этим дурацким мешком чувствовал себя слугой при знатной даме, и боялся дерзких мужских взглядов – не просто будет уберечь Тайру в пути.
Они отъехали с дороги на полускрытую кустарником лужайку, желтую от одуванчиков, и спрыгнули в траву. Тайра закружилась, раскинув руки, подставив ладони солнцу. Лихорадочная спешка сборов, страх преследования, чувство вины перед Миррит, которой предстояло оправдываться за участие в побеге – все это разом исчезло. Осталась весна, синее небо и безграничная свобода на пороге огромного мира с тысячью дорог.
