– Я ждал чего-нибудь поинтересней, чем святошеские глупости, которыми меня потчевали еще в детстве. Мораль неудачников. Человек тем и отличается от животного, что не останавливается на достигнутом – в этом его величие.
– Да. Вот только если бы вы, не останавливаясь, становились умнее или счастливее…
– Счастье – в достижении желаемого.
– Станет ли Хогга счастливой, когда сожрет всю жизнь на земле?
– Хогга, боюсь, станет очень голодной. Человек – не Хогга, он разрушает ради созидания. Ладно, философ, я тебя понял. А теперь принеси мне мышь.
Эрвин давно ждал этого, но беспрекословное подчинения было не в его правилах.
– Мышь? Эльфы не ловят мышей. Может, лучше обратиться с этой просьбой к коту?
– Это приказ.
Фигурка эльфа дрогнула, почти исчезла – и вот он снова стоит перед Готфридом, на ладошке – серый попискивающий зверек. Эрвин ласково погладил его пальцем, мышь свернулась в клубок и заснула. Готфрид бережно открыл колбу, с величайшей осторожностью всосал несколько капель жидкости в стеклянную трубочку. Переложил мышь на фарфоровое блюдце и откусил длинным желтым ногтем половину хвоста. Приставил окровавленный жгутик к оставшемуся обрубку, подправил, и, шепча заклятие, капнул две капли из трубочки на разрез. Легкий голубой дымок, вытекшая из хвоста капелька крови стала прозрачной. Хвостик заблестел, стал плавиться, туман окутал мышь, вся она медленно оседала, как снежок в натопленной комнате.
– Хм… Кажется, концентрация слишком высокая… Интересно, можно сейчас ее оживить?
– Уже нет. Бросьте ее в огонь.
– Зачем?
– Она превращается в маленькую Хоггу. Представьте, что с вами будет, если вы случайно притронетесь к ней?
Мышь полетела в камин, где полыхал десяток сосновых поленьев. "Любопытно, когда он успел развести огонь, – мельком подумал герцог, – впрочем, что значит – когда? Эльф же".
Зашипело, из камина с треском разлетелись искры. Мышь не исчезала, лежала голубым светящимся комочком на краю полена и медленно растекалась, разъедая плоть дерева. Потом жар взял свое, с шипением и едким дымом мокрое пятно стало съеживаться, вскоре его охватило зеленоватое пламя.
– Плоть превращается в мертвую воду… Если побрызгать корову, можно получить пару бочек, не надо будет спускаться за ней под землю.
– А потом ее станет еще больше, потому что она вас притянет и слопает. Вы уже забыли, герцог, что случилось в пещере?
– Еще одну мышь.
Эта мышь уже спала глубоким сном, она была плешива и так помята, как будто Эрвин вытащил ее из мышеловки. Готфрид недовольно прищурился, но тут же решил, что такой опыт будет более показательным.
– Попробуйте развести обычной водой в четыре раза.
– Откуда ты знаешь о свойствах мертвой воды? Лазил в пещеру, разнюхивал тайком от меня?
– Помилуйте, ваша светлость! Добровольно играть со смертью? Я навел справки, пока путешествовал в поисках мыши. Был один маг лет двести назад, он тоже проводил эксперименты с Хоггой, она тогда спала и была менее опасна. Остались записи.
– К чему привели его исследования?
– Хогга его все-таки сожрала.
Снова голубоватый дымок, но блеска на теле не было. Поначалу совсем ничего не происходило, потом мышь перестала дышать. Через полчаса уже трудно было определить место соединения обоих частей хвоста, вмятины на тельце стали менее заметными.
– Достаточно. Теперь я приказываю – не смей за мной следить.
Готфрид удалился в опочивальню и вернулся с крошечной, с фасолину, мензуркой, на дне которой играла отражениями сияющая жидкость.
Эрвин усмехнулся: «Когда ты был в сокровищнице, тебя выбрал флакон с живой водой. Ты лекарь, а не маг».
Смоченной в воде стеклянной палочкой Готфрид начертил на спинке мыши круг. Тельце вздрогнуло, мучительный первый вдох сопровождался еле слышным писком. Не дожидаясь, когда зверек окончательно вернется к жизни, Готфрид прижал его к блюдцу и точным движением скальпеля отсек голову. Эрвин горестно вздохнул.
На этот раз колдун долго и очень тщательно прилаживал голову к телу, стараясь, чтобы не только шейные позвонки, но и трахея, и пищевод идеально соединились. Иногда он поглядывал на эльфа в надежде на толковый совет, но тот молчал и смотрел в стенку. Пришлось полагаться на собственные знания и чудодейственную силу мертвой воды. Окончив манипуляции с мышью, колдун расположился в кресле, приготовившись к долгому ожиданию, и с неожиданным любопытством уставился на Эрвина.
– Эльф, а почему ты так не любишь убивать? Ваш закон это запрещает, или, может быть, религия?
– Нет у нас таких запретов, иногда ведь и нам приходится…
– Не лгать! Ты обязан говорить мне правду. Я прекрасно вижу, что тебе неприятна даже мышиная смерть, опять же всяких мерзавцев от меня спасаешь. Отвечай – в чем причина?
– Ну, мы все-таки иначе устроены. Даже у вас, с вашими примитивными ощущениями, есть слово «сочувствие».
–То есть – вы чувствуете чужую боль, как будто собственную? И вам от этого плохо?
Колдун так внимательно посмотрел на Эрвина, что тот сразу понял – лишнее сболтнул.
– Предназначение эльфов – творить гармонию в мире живых существ. Преждевременная смерть нарушает гармонию.
– Гармония… – Готфрид откинулся в кресле и задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику, – здоровье и красота, безусловно, гармоничны, уродство – нет. Если эксперимент с мышью пройдет успешно, следующим будешь ты. Мертвая вода в правильной концентрации делает именно это – восстанавливает утраченную целостность и гармонию организма. Я избавлю тебя от горба.
– Спасибо за честь, ваша светлость, но я категорически отказываюсь от вашего предложения. Горб полностью соответствует моей теперешней сути и, поэтому, абсолютно гармоничен. Никакая вода тут не поможет.
– Ты хочешь сказать – ты и внутри такой же урод, как и снаружи?
– Конечно, ваша светлость. Иначе как бы я мог состоять у вас в услужении и выполнять ваши указания?
Готфрид хмыкнул, но пропустил оскорбление мимо ушей. Пока что без помощи раба ему не обойтись.
– Ладно, приведешь мне какого-нибудь бродягу. Оно и лучше – может, мертвая вода по-разному действует на эльфов и людей. Если с человеком все пройдет удачно, вторым исцеленным буду я.
– Хотите вылечить радикулит? Не поможет, живую воду вы ведь пробовали.
– И без тебя знаю. Ты на мышь посмотри – у нее ведь не только раны срастаются, она моложе стала. Шерсть гуще, тело более сильное и крепкое.
– Ааа… Простите, ваша светлость, я, конечно, мертвой водой вас побрызгаю, если вы мне это изволите приказать. Но ведь вы умрете – и кто вас тогда оживлять будет? Я-то вам клялся в покорности до самой смерти, так что все мои обязанности в этот трагический миг и закончатся.
