– Мы уже ужинали с Хасият.
– Ешь, так нужно, – голос тихий, нежный, но от него мурашки бегут по спине.
Тайра еле заставила себя проглотить кусочек, на котором блестели капельки воды. Из кувшинчика, к счастью, ей дали выпить первой.
– Хлеб преломили, вино разделили, теперь говори, чего ты хочешь.
– Чтобы к Хасият вернулся слух, – это желание Тайра придумала еще днем, – но разве она тебя об этом не просила?
– Два раза просила. А кричала она мне – ничего больше слышать не хочу – шесть раз. Попроси еще три раза.
Тайра послушно повторила.
– А почему ты сама не могла ей помочь, вы же подруги?
– В моих словах силы нет, я только над водой власть имею.
– Как же ты желания выполняешь?
– Не я выполняю – вода. Каждое слово водой омоется, в воде отразится, там, где хоть капля воды найдется – сбудется. Спасибо тебе за Хасият, столько лет я мечтала снова с ней разговаривать…
Тайра уже меньше боялась русалки, хотя в светящиеся глаза старалась не смотреть. При каждом движении ночного воздуха ее ресницы – длинные, до бровей – клонились, как трава под ветром.
– А отчего все просьбы Хасият ей на беду пошли, если ты ее любишь?
– Смерти другому желать – себе горе кликать.
– Так свекровь сама ее со свету сживала!
Русалкины волосы снова темнее ночи, ветерок их колышет, лунный свет на волнах поблескивает. Голос зажурчал, словно быстрый ручей по камушкам.
– Поздно я узнала, за что свекровь ее била, все уже сбылось и не исправишь. Ни на той, ни на другой вины не было. В первый раз била за косы распущенные. Хасият как тростинка на ветру была, глаза звездами горели. Мужа на войну забрали, а она платье красное наденет и порхает по дому, вороные кудри кольцами до пояса падают. Свекор уж на что жену любил – а и то стал заглядываться. Свекровь один раз ей косу заплела, платок повязала, другой раз – а невестка в толк не возьмет, для чего это нужно. А однажды она с огорода в дом заскочила – Хасият сидит рядом со свекром, на вещи разные пальчиком показывает, хочет узнать, как что называется. Слова путает, смеется, а он улыбается, глаз с нее не сводит. Ну и вскипело у женщины сердце, раскричалась, по щеке ударила, тряпкой дырявой волосы замотала. Свекор дверью хлопнул и больше с Хасият не разговаривал, чтоб жену в гнев не вводить. Хасият и вздумалось, что он тоже ее ненавидит, сказала в сердцах – он еще передо мной на коленках поползает, злыдень старый, когда муж вернется.
Второй раз била за корову издохшую. Хасият ее на болото погнала, где травы ядовитые растут, откуда ей знать – в городе всю жизнь жила, это уж после коровы она у меня выспрашивать стала про травы вредные и целебные. Ну а третий раз – за меня. Пришла ко мне на плотину поплакать, а свекровь за ней подсматривала, проследить захотела, куда невестка молодая ночами ходит. Я в воду кинулась, свекровь и решила, что парень с ней миловался – сарафана-то еще у меня не было. Хасият только через год наряжать меня придумала, – то ли показалось, то ли русалка и вправду покраснела.
– Вот тогда ей и досталось с лихвой. А как кончила свекровь ее за косы таскать, Хасият закричала над водой: «Чтоб ты сдохла скорей, ведьма лютая!».
По слову недоброму и вышло, на третий день свекровь занемогла, год протянула, с постели не вставая, себе и другим в тягость – и умерла. Над свекром ее воля злая позже исполнилась, через три года, видно, меньше обиды в том пожелании было. Но все одно – пошел он зимой на охоту и упал со скалы. Ногу сломал, пока полз – обе отморозил, пришлось костоправа звать, ступни отпиливать, помирал он совсем. Наползался потом на коленках и перед Хасият, и перед всеми. Она уж позабыла, как проклятие кричала, его ведь все любили, внуки особенно, добрый был и веселый. Да и я не помнила. Проползал два года, стараясь хоть какую-то пользу семье принести – и грохнулся с лестницы, сразу насмерть. Это уже его желание сбылось, сколько раз жаловался: «Зачем я жену свою пережил, теперь зря хлеб ем, обрубок бесполезный». Муж Хасият с тех похорон и запил. Не столько родительская смерть его радости лишила, сколько пересуды соседские – что привез он ведьму из Кадара, она всю деревню помаленьку изведет. То пил, то зарекался, а потом и полетел вниз головой под мельничное колесо. Ну а что дети неласковые – так каково им пришлось, когда их мать ведьмой-душегубкой каждая соседка называла? И ведь сами бабы не особо верили, а то бы давно расправились с ней, болтали со зла – что красивая да гордая, ото всех сторонилась, язык хатунский за десять лет еле-еле выучила…
Тайре мать вспомнилась – ее точно так же в деревне невзлюбили, хоть мама с русалками не водилась и никого не проклинала. Пожалела Хасият, больше всего за то, что своими же руками судьбу себе сломала.
– Так отчего ж ты ей не сказала, чтобы она свои злые слова добрыми исправила?
– Что я тогда в людских делах понимала? Ее любила, ее и слушала, жалела, что обижают ни за что. Это уж когда все умерли, свекровина сестра с подружкой за водой пришла, села на берег, на дуру-невестку стала жаловаться – я и узнала, как дело было. Хотела Хасият рассказать, да как ей расскажешь? «Не мучай меня, ничего я слышать не хочу» – вот и весь разговор. Ну а теперь скажи, чего тебе для себя нужно, за одну ночь три желания исполняются.
Тайра молчала. Доверить самое важное девушке из пруда, с каждым движением меняющей обличье?
– А можно спросить, не обидишься?
– Так что спрашивать, все твои мысли во мне отражаются, – рассмеялась русалка, – хочешь знать, почему про нас молва идет, что парней заманиваем, да топим? Так то не диво, у вора всегда монета виновата, что ярко блестела. Увидит дурак молодой русалку, да повадится каждую ночь к воде ходить, все поймать надеется. Житья от него не станет, ну и затащит она его в воду, чтоб отвязался наконец, пощекочет, попугает. А он потом: «заманила, да чуть не утопила, еле живым ушел».
– Никогда не топите?
– Почему никогда? По-всякому бывает. Или человек худой совсем, убийца, лихоимец, или сама русалка зло на людей затаила. Кто знает, откуда душа в воду пришла, хозяйкой воды сделалась? Может, с облаками летала, место искала, нашла и с дождем пролилась. А может, девушка жить не захотела, в воду бросилась, а обида, как камень, вниз тянет, в Светлые Небеса взлететь не дает. Вот и останется она там, где смерть приняла. Такая может и зря утопить. Ну а после у нее вода тиной зарастет, болотом сделается, люди кикиморой звать начнут. Нет, я человеком не была, напрасно боишься.
Тайра задумалась. Было у нее три желания, можно только о двух просить – да вот стоило ли?
– Чтобы не просила пустого, дай-ка я сначала на твои вопросы отвечу. Ты их столько раз в мыслях повторила, что даже улитки придонные наизусть выучили. Русалка уже не говорила – шептала, как будто камыш шелестит.
– Мать свою и без меня встретишь при новой луне. Тому, кого любимым звала, ты сама счастья на мосту над водой пожелала, исполнится. А суженого тебе звезда укажет, что на сердце носишь. Есть у тебя еще желание, оно трех других важнее, да ты его еще не узнала, словами не назвала. Моих сил на него не достанет, научись звезде верить – узнаешь помощников. Ну а теперь говори, чего ты хочешь.