Сказка и правда была веселая, Видий ужасно смешно изображал наивного добра молодца – выпячивал грудь колесом, морщил лоб и спрашивал дурковатым баском: «А ты правду говоришь, не врешь?» у всех встреченных на пути мошенников, норовящих обобрать его до нитки. Когда дело дошло до кикиморы, он согнулся в три погибели, выпучил глаза и призывно зашевелил пальцами: «Иди сюда, добрый молодец, я тебе новые сапоги подарю – ты только глянь, какие ладные!». Сделал вид, что обмакивает ногу в болотную жижу и показывает молодцу тину в качестве ладных сапог.
– Ну все, надоело! – Тайра вскочила с лавки и выбежала за дверь, в темень.
Ланс и Видий кинулись следом.
– Видий, останьтесь, Ланс скорее ее утихомирит
– Простите, моя госпожа – я не ожидал, что кикимора так расстроит Тайру, – Видий взял Литанию за руку и поднял брови жалостным домиком, – она напрасно недослушала, конец-то у сказки хороший: добрый молодец разозлился, изловил кикимору, приволок в деревню и заставил выманить у обидчиков все, что они у него отняли.
Литания улыбнулась. Иногда Видий был ужасно похож на Тобиаса, оба как дети малые.
– Вы не виноваты, это буря нас с ума сводит, да и просто мы все устали.
– Я заметил – сегодня вы шли с трудом. Завтра мы с Лансом, раз уж провинились, заберем поклажу и посадим вас на Виринею.
– Ни за что на свете, я ее как огня боюсь! – рассмеялась Литания, и, наконец, отняла руку у Видия, – пусть лучше Тайра на ней едет. Что-то долго их нет, вдруг Ланс ее не нашел?
– Они уже вернулись, где-то рядом разговаривают.
Непонятно, как он расслышал голоса сквозь гул ветра, но и вправду вскоре появилась хмурая Тайра, а следом виноватый Ланс. Тайра, ни на кого не глядя, легла на нары и повернулась носом к стенке, Ланс повздыхал и полез на второй этаж. Видий картинно развел руками.
– Спокойной ночи, – Литания пристроилась рядом с дочерью, накрыла Тайру краем плаща.
Видий погасил светец, под тяжестью тела скрипнули доски, зашуршало сено. Литания задержала дыхание, потом успокоилась. Ну а куда еще ему было ложиться? Он же не виноват, что соседству Брейда она бы обрадовалась намного больше. Она не стала возражать, когда Видий прикрыл ее своим плащом. И телу, и душе ее было холодно и тоскливо. Через некоторое время она почувствовала, что ее чуть заметно поглаживают по волосам, дышат в шею.
– Прекратите, – шепотом попросила Литания.
– Я люблю вас, моя госпожа, – тихо ответил Видий.
– Не надо. Сегодня плохая ночь и здесь странное место. Спите.
– Я же с тобой, моя любимая, тебе нечего бояться, – прошептал Видий и обнял ее плечо.
Литания вскочила.
– Оставьте меня в покое, или будете ночевать на полу!
– Может быть, дадите людям выспаться, – послышался недовольный голос Тайры.
Раздосадованный Видий отвернулся к краю нар. Сверху не было слышно ни звука, даже дыхания. Наверное, все уже заснули.
Деревья шумели и стонали всю ночь. Иногда в скрипах и шорохах чудился рев зверя, тоскливый вой и детский плач. Шмель беспокоился, с лаем кидался на дверь, скулил. Дождь все не начинался, иногда прошелестят капли по скату крыши – и замолкнут. После полуночи ветер начал стихать, и Тайра забылась тяжким, как мрак пещеры, сном.
Дверь скрипнула, на пороге в луче солнца стояла девочка лет восьми, закутанная в зеленую вязаную шаль. Худенькая, косички тоненькие.
– Утро доброе, странники. Как спалось на новом месте? Я пойду, не буду вам мешать, только приберите за собой перед уходом. Ну что ты на меня смотришь? Ты лучше на шарик свой смотри, – улыбнулась она Тайре.
Тайра глянула – цепочка за ночь выбилась из-под ворота, шарик покачивался, разбрасывая изумрудные искры. Тайра заправила его под рубашку. В дверях уже не было никого.
– Да что ж такое, надо ее позвать! Как же она живет тут одна – ей лет девять, не больше! – Литания кинулась к выходу.
– Этой бабуле-то девять лет? Что с вами, госпожа? – удивился Балтазар.
– Какой бабуле? Тут девочка была, маленькая.
– Ну да, девочка, лет семи, наверное, – подтвердил Ланс, – ты что, Балтазар?
– Здесь была старуха. Высокая, седая, за восемьдесят, – сказал Видий.
Оказалось, только он и Балтазар видели старую женщину, остальные – девочку.
– Нас Хозяйка навестила, – задумчиво проговорила Литания, – надо уходить. И приберитесь, как она велела, чтоб ни крошки после нас не осталось.
– Кто такая Хозяйка?
– Госпожа леса. Это к беде, а иногда – к большой удаче, но очень редко. Сегодня не охотьтесь, грибов не собирайте – там, где она живет, ничего трогать нельзя.
Литания с Тайрой убирали со стола, Ланс схватился за метлу.
– Никак не пойму, что такое она мне сказала: «не сражайся с тенью, погибнешь». Что это значит-то? – спросил Балтазар.
– Тебе послышалось, ответил Ланс, – она попросила прибраться за собой, а еще велела ослицу мою беречь.
– Понятно, – протянула Тайра, – каждому – свое. А мне сказала на шарик смотреть. Кто еще что услышал?
Литания покраснела и опустила голову, Брейд дернул плечом:
– Да в общем-то – бессмыслица. «Не хорони себя, пока живой».
– А тебе, мама?
– И мне совсем другие слова были сказаны. Не важно, какие – они предназначались только для меня.
– В таком случае, я тоже промолчу, – Видий, не оборачиваясь, вышел из избушки.
На дереве болтался измочаленный слюнявый обрывок веревки.
– Вот ведь зараза, – почти восхищенно вздохнул Ланс, – доберемся до Тилуана, цепь ей куплю. Шмель, где Виринея? Искать!
Шмель принюхался, неохотно прошелся до овражка и, ворча, попятился к избушке.
– Что это с тобой? Ладно, сам посмотрю. Тайра, взяла бы ты его за ошейник – он чего-то боится.
Долго искать не пришлось – возле ручья были глубокие вмятины, заполненные водой. Так, попила, потом перебралась на тот берег, пошла вдоль оврага, оставила кучку навоза. Дальше следы исчезли – нет, вот опять, немного подальше. Похоже, Виринея двигалась огромными скачками: в редких длинных рытвинах мох был содран до земли.
Шмеля пришлось тащить волоком, он дрожал и упирался, шерсть встала дыбом аж до самого хвоста. Через несколько шагов все увидели истоптанную проплешину, разбросанные комья мха и впитавшиеся в землю бурые пятна.
– Тайра, дальше не ходи – я сам. Никто не послушался его, мужчины вытащили мечи.
Выпотрошенные останки Виринеи лежали в овраге, у самой воды. Верхний бок обглодан до ребер, задняя нога с копытом валялась рядом. А морду не тронули, и ослица смотрела в никуда побелевшими огромными глазами. Тайра села на корточки и разревелась.
