– Клетка? Зачем?
– А зачем нас держали в клетке все это время?
С интересом смотрю на него.
– Ты, как мне показалось, в чем-то меня обвиняешь?
Экс-император скрипнул зубами, но благоразумно не стал отвечать. Подождав несколько секунд и убедившись, что продолжения не будет, вздыхаю:
– А все ж таки, брат, ты и наша мама, Царствие ей Небесное, были правы.
Он настороженно посмотрел на меня.
– Правы? В чем?
– Были правы, когда говорили, что Наталья Шереметьевская, ставшая позднее графиней Брасовой, очень плохо влияет на меня. Вы были правы, признаю. Сейчас я это и сам вижу. Особенно женившись во второй раз.
Мы оба посмотрели вниз, где шумной стайкой стояли Маша и четыре дочери Николая. Судя по всему, там шли весьма интересные обсуждения, то и дело прерываемые звонким девичьим смехом.
Чуть в стороне ожидала приказаний поручик Иволгина. С другой стороны виднелась укрытая пледом одинокая фигура, сидящая в кресле-каталке, и лишь личная фрейлина, молчаливо стоявшая словно статуя, скрашивала одиночество Аликс.
Да, интересное зрелище.
Одинокая мать, слишком гордая и слишком безумная, чтобы присоединиться к компании вокруг Маши, и предпочитающая продолжать демонстрировать окружающим свое холодное презрение.
Ее дочери, которые предпочли веселое общество императрицы нынешней тоскливому стоянию вокруг императрицы бывшей.
Даже Алексей, судя по веселому гомону со стороны кормы, весьма недурно проводит время в обществе Георгия и его гоп-компании.
И, наконец, Николай. Да, формально он стоит рядом со мной, преисполненный тревоги за будущее своей семьи. Но только ли это привело его в этот час сюда, подальше от Аликс? Или он уже рад любому поводу сбежать?
Да, как порой влияет на умонастроение карантин и вынужденная самоизоляция. Даже если вы заперты не в однокомнатной квартире со всем семейством, а проживаете в роскошной вилле на берегу моря.
– Это ты к чему сейчас сказал?
– К тому, что я тогда очень злился и обижался на вас за эти слова. Сейчас я понимаю, что вы были правы. Но сейчас, уж не злись и не обижайся, скажу и я тебе. Скажу и как брат, и как глава дома. Аликс очень плохо влияет на тебя, Ники.
Тот вскинулся, но я не дал ему сказать.
– Погоди. Сначала выслушай меня.
Бывший самодержец выпустил воздух сквозь зубы и медленно кивнул.
– Так вот, Ники. Я не собираюсь оправдываться или стараться выглядеть лучше, чем я есть. Но ты говоришь «ссылка», «золотая клетка». А вспомни, будь добр, с чего началась ваша поездка в Ливадию. С того, что твоя драгоценная Аликс стала кружить по столичным салонам и высшему свету, ведя изменнические разговоры, тре-пя своим языком почем зря. Дошло даже до того, что она фактически начала сколачивать заговор, утверждая, что именно Алексей является законным императором. Объявить ее сумасшедшей, как мне советовали многие, это было самое мягкое, что я мог сделать в той ситуации. Другие за подобные изменнические речи отправились бы в Сибирь на каторгу. Вместо этого я просто предпринял меры карантина, изолировав Аликс от «благодарных слушателей», многие из которых считали за лучшее от греха подальше дать знать о таких ее разговорах в Имперское СБ или в ОКЖ. Отправив вас в Ливадию, я поступил как истинный твой брат.
Увидев иронию в глазах Николая, спешу добавить:
– Нет-нет, Ники, я не о родственных чувствах и братской любви говорю. Я говорю о том, что, возможно, я поступил малодушно, как поступал и ты, когда тебе приносили ворох сообщений о готовящихся заговорах и об измене в Петрограде. В том числе и об изменнических разговорах среди членов императорской фамилии. Ты тогда предпочитал ничего не делать. Я тоже поступил малодушно, просто убрав вас подальше от столиц и избавив себя тем самым от необходимости принимать на ваш счет трудное решение.
Экс-царь криво усмехнулся.
– Конечно. Только вот перевешать всех Владимировичей, а с ними заодно половину высшего света империи рука у тебя не дрогнула!
Киваю.
– Верно говоришь. Именно по этой причине я мог поступить с вами так мягко. Но и то это очень опасная ситуация, поскольку тут же пошли разговоры о том, что моя хватка ослабла.
Новый всплеск иронии со стороны бывшего.
– И именно поэтому сейчас по России пошла новая волна арестов?
Я рассмеялся.
– Нет-нет, Ники, не преувеличивай значимость своей персоны и особенно персоны Аликс. Конкретно здесь вы вовсе ни при чем. Периодические кровопускания необходимы для оздоровления организма, тебе об этом любой доктор скажет.
– Ты ненормальный!
Теперь наступил мой черед иронизировать.
– Ага. Кто бы говорил. А кто устроил Кровавое воскресенье?
Экс-самодержец насупился и буркнул:
– Я не приказывал стрелять в толпу.
– Конечно. Ты ее просто испугался и остался в Царском Селе, доверив все решать дражайшему дядюшке Владимиру Александровичу. Владимировичи и нарешали, да так, что прозвище «Кровавый» накрепко прилипло к тебе.
Николай зло огрызнулся:
– А ты что сделал бы на моем месте?!
– Вероятно, то, что и сделал в реальности – возглавил бы толпу, влез на броневик и повел подданных за императором. Прости мой менторский тон, но стрелять в народ – это самое последнее дело, даже если тебе страшно от вида бурлящих масс, которые прут на тебя. Правитель должен быть любим толпой. Любим, обожаем и боготворим. Ты видел, как в Севастополе восторженная толпа встречала нас с Машей? Особенно ее величество «благословенную Марию». Встречали ли так самозабвенно Аликс?
– Нас тоже всегда торжественно встречали!
– Ох, Ники, вроде и по-русски мы с тобой говорим, а словно на разных языках. Разве я о пышных церемониях и о верноподданнически согнутых спинах «лучших людей города»? Я о народе говорю, вот что сделала Аликс для простого народа?
– А твоя Маша много сделала?! Вот что конкретно она сделала, а?
– Как минимум она подарила людям веру и надежду. А это немалого стоит. Веру в то, что царь и царица настоящие отец и мать каждому подданному. Когда в Пскове начали рваться снаряды на артиллерийских складах, Маша, уже зная о своей беременности, рискуя жизнью, полетела на дирижабле из Севастополя в Псков, возглавила там штаб ликвидации последствий катастрофы и лично контролировала, чтобы ни один из пострадавших не остался без поддержки, не остался без помощи империи. Именно благодаря ей сотни простых и обыкновенных людей остались живы, а десятки тысяч не пошли по миру. Нужно ли говорить о том, что те, кто видел это, увидели в ней не просто царицу, а мать России? В ней, в шестнадцатилетней итальянской принцессе!
– Это все твой Суворин всем уши прожужжал своей пропагандой!
