16.09.1917
Сегодня днёвка в Некхле. Все устали, а впереди ещё половина пути. Надо спешить, завтра дядя ударит по англичанам у Ариши, давая нам шанс выполнить задуманное.
17.09.1917
Вечером в бинокль разглядел Канал. Не пройдя и двух часов после сиесты, сделал новый привал. Завтра станет ясно, стоило ли тащить с собой австрийских артиллеристов с орудиями и не придется ли мне пускать на дно дядюшкины документы и кассу. Спать! Утро будет ранним.
18.09.1917
Долгим выдался день. В полночь отправил саперов с разведчиками прокладывать нам пути. С первыми лучами солнца наши гренадеры и пулеметчики с ходу захватили суда и причалы Суэца. Чуть позже в город влетела наша конница, перемахнувшая канал у Эш-Шатта. Как мы и ожидали, англичане от неожиданности не оказали сопротивления. Только одну огрызавшуюся похожую на тральщик посудину пришлось топить нашим австрийских канонирам. Уже через час я подъехал к зданию таможни. Из застывшей перед ней толпы сотрудников вывалился какой-то одетый по-европейски египтянин, упав на колени заголосил: «Мерлива! Есенге!»
[17] Я удивился. Хоть мое прусское звание майора и потянуло на турецкое полковника, но никак не генерала. Но взглянув на мои запыленные майорские эполеты и красный ещё местами воротник, я понял, что в глазах араба выгляжу точно как турецкий бригадир.
«Паша! Есенге!» – закричали уже упавшие на колеи другие таможенники. «Они просят пощадить их и не убивать, почтенный», – перевел мой толмач.
«Меня зовут Фёдор фон Бок! Если вы поможете нам, то не пострадаете!» (Знал бы я, что в этот момент появились «Мерлива-Бок» и «Федар-паша»!)
19.09.1917
Вот все дела в Суэце сделаны. Только что рванули брандеры, ушедшие к Кубри, железнодорожные пути подорвали чуть раньше. Погруженный на захваченный в порту транспорты наш отряд, сократившийся за прошлый день всего на 5 человек и отягощенный английскими трофеями, уходит на юг. Чуть позже рванет и в порту. Хорошо, что островитяне так запасливы: пронести столько взрывчатки через почти три сотни километров пустынь мы бы не смогли. Проведенный рейд сплотил моих разноплеменных бойцов, похоже, мой прежний «батальон смертников»
[18] вырос до полка… И я твердо намерен вырастить его до дивизии!
Ромея. Бухта Стения. Линкор «Император Александр III». 5 (18) сентября 1917 года
Грохнуло орудие.
Я приложил ладонь к обрезу фуражки. Синхронно вслед за мной это сделали Маша, Николай, Ольга, дочери Ники (одетые по случаю в мундиры подшефных полков), Алексей, одетые в форму Звездного лицея мальчишки, поручик Иволгина, офицеры и команда линкора.
Лишь Аликс, одинокая и безучастная, осталась недвижима в своем кресле. Да еще и стоящая позади нее фрейлина.
Разумеется, банда Суворина работала вовсю, и Военно-просветительское управление недаром получало усиленное питание. Съемка велась и на борту линкора (с самых выгодных ракурсов), и на берегу, и с берега.
Русские отдают дань уважения геройски погибшим врагам.
Бухта Стения проплывала мимо нас, и я провожал взглядом торчащие из воды мачты затонувших в том бою кораблей. Да, это была наша первая громкая победа над немцами за все время моего царствования. Впереди было много побед, был Моонзунд, были Галиция и Курляндия, были Рига и Двинск, но именно та ночь и то утро 6 августа во многом предопределили наш дальнейший успех.
Но немцы, надо отдать им должное, труса не праздновали и дрались с отчаянием обреченных. Да так, что я приказал при подъеме «Гебена» и «Бреслау» похоронить всех найденных немецких моряков со всеми воинскими почестями.
Честно говоря, я вообще забыл про эту Стению, когда планировал маршрут прибытия в Константинополь, но граф Суворин решительно обратил мое внимание на сей факт и на перспективы, которые можно получить при правильных акцентах в пропагандистской кампании.
Выслушав его доводы и планы, я дал добро. И вот теперь мы стоим здесь и отбываем свой номер. Что делать, пропаганда требует жертв. Хорошо хоть таких. В этот раз.
Но все заканчивается, и бухта также осталась далеко позади. Впереди же уже были видны окраины Константинополя. За месяц запах пожарищ полностью выветрился из воздуха, но следы огня еще встречались в городе, несмотря на ударную работу инженерно-строительных батальонов.
И судя по всему, город все еще почти пуст. Наши переселенцы и солдаты заняли не так много, прежним жителям-христианам разрешат вернуться только после принесения присяги мне как императору Ромеи, а прочим в столицу возврат вообще закрыт. Те же из христиан, кто не покинул город, пока явно присматривались к новым властям и не особо торопились лезть на глаза. Впрочем, тут наверняка и ИСБ поработало в рамках обеспечения безопасности нашего прибытия. Так что…
В общем, встречал нас тихий и молчаливый Константинополь.
Я в кои-то веки степенно набил отцовскую трубку табаком и, раскурив, с наслаждением затянулся. Ароматный дым поплыл над адмиральским мостиком, уплывая куда-то назад, в сторону прошлой нашей жизни, сдуваемый встречным ветром.
Маша вновь пошла обаять девочек, а Николай вновь предпочел остаться со мной. Я ожидал, что он захочет что-то сказать, но он лишь молча смотрел на проплывающий берег.
Пыхнув пару раз трубкой, я усмехнулся.
– Знаешь, брат, я много лет мечтал о том, что я ворвусь в Царьград во главе своих диких горцев. Несколько раз Россия была на пороге взятия Константинополя. Но всякий раз находились обстоятельства, при которых русский царь был вынужден отдать приказ об отводе войск и согласиться на унизительный мир. И я поклялся себе, что вне зависимости от того, что мне за это будет грозить, я, если окажусь на пороге Царьграда, прикажу взять город. Прикажу, даже если ты прикажешь уходить, даже если мне за это будет грозить трибунал. Мы слишком часто оглядываемся. Слишком часто. Историю делают герои и отчаянные безумцы.
У наших французских союзников есть очень меткое слово – passionner. Именно пассионарии творят историю.
Именно те, кто ведет за собой народы, кто дарит окружающим своей энергии куда больше, чем получает сам, кто увлекает новыми идеями или вдохновляет новой целью. Десятки и сотни племен срываются с места и идут куда-то к горизонту. Начинается Великое переселение народов. Создаются новые империи и уходят в небытие старые. И каждый раз кто-то нарушал приказ или незыблемое правило. Кто-то брал инициативу на себя. Цезарь провозглашал: «Рубикон перейден!» и изменял историю мира. Сотни лидеров до него и после него делали то же самое. Но помимо лидеров есть и общая потребность народов. Кое-кто находится на взлете и в начале своей истории, кто-то же уже близок к своему закату и угасанию. Россия сейчас, словно могучий линкор, идет в будущее на всех парах. Империя и народ наш разбужены, и уже никогда не станут прежними. И либо мы сами станем пассионариями, или же пассионарии создадут новую Россию, но уже без нас.
