Взглянув на часы, капитан заспешил в сторону порта. Вскорости прибудет «Иоланта», ради которой он и отправился в этот вояж. Или, быть может, как надеялся Маршин, кое-кто из пассажиров «Иоланты» отправился в этот вояж ради встречи с ним.
Константинополь был уже полностью очищен от явных следов пожаров и боев за город. Дома были выкрашены и пусть еще не ухожены, но все же уже не создавали ощущения покинутости и заброшенности. На улицах становилось довольно людно, и среди военных в русской и новой ромейской форме все чаще встречались местные типажи из числа гражданского населения. Появились торговцы, какие-то разносчики, на берегах Босфора появились лодочники и прочие перевозчики. Жизнь восстанавливалась и вновь шла своим чередом.
Пока забавно выглядели русские переселенцы, которые, еще не освоившись, глазели на местные красоты и чудные строения. Впрочем, сам факт соседства русского мастерового и османских «сараев» выглядел довольно забавно. Местами даже комично. Но даже во взгляде озиравшихся по сторонам переселенцев не было испуга или чего-то такого. Нет, они оглядывали окрестные пейзажи хозяйским взглядом, явно прицениваясь и примеряясь. Что, в свою очередь, не могло сильно нравиться местным грекам, которые отнюдь не так уж и восторженно встречали своих официальных освободителей. Да, тут государю придется много усилий приложить, дабы обратить местных в настоящую верность. И, насколько успел понять Маршин, местные греки (как, вероятно, и греки вообще) были народом весьма и весьма практическим, мало верящим в какие-то обещанные блага или иные слова. Вероятно, многовековое соседство с турками не могло не сказаться на их характере. Впрочем, прожив несколько месяцев в США, Маршин уже не замечал в этом практицизме чего-то необычного. Да и обыкновенный русский крестьянин вряд ли более доверчив, так что…
Порт встретил Маршина ожидаемой суетой и толкотней. Грузооборот рос с каждым днем, и товары через Проливы шли все более плотным потоком. И не только зерно. Россия явно пыталась на полную мощь использовать открывшуюся дверь в Европу, Азию и Африку и отправляла все большее количество грузов. И, естественно, все большее число пассажирских судов с переселенцами.
Да, Ромея уже прочно вошла в сознание русского обывателя в качестве «земли возможностей», «Русской Америки» и «места, где каждый может добиться всего». Этими лозунгами пестрила не только пресса. Во всяком случае, пообщавшись с несколькими переселенцами, капитан сделал вывод, что и пропаганда в деревне ведется полным ходом. Конечно, пока основная масса переселенцев – это семьи русских солдат, которые решили осесть в здешних краях. Однако есть и «чистые переселенцы», которые приняли участие в государственной программе по переселению, да и прибывшие на заработки артельщики, всякого рода строители, ремонтники и прочий работящий люд, уже всерьез осматривались по сторонам и прикидывали возможность перевозки сюда своих семейств. А чему удивляться? Работы в Ромее на десятилетия вперед, рабочих рук не хватает, деньги платят верные, отчего же не переехать-то? А что будет в России? То-то и оно, что поди знай!
Примерно так Маршину и сказал старшой артели строителей, которые прибыли в Ромею, завербовавшись на стройку через Министерство служения. А что? Работа есть, деньги есть, семья сыта и в достатке, да еще и ценз служения идет! Так, годик за годиком, глядишь, и в гражданство Ромеи пропишут, а там уж совсем иная жизнь настанет!
И, в отличие от Америки, где переселенцы были предоставлены сами себе в основном, переселение из России в Ромею носило характер серьезной государственной программы. Группы формировали, их организованно отправляли и организованно принимали. Людей централизованно селили и ставили на учет в местные отделения Министерства служения. Рабочих рук остро не хватало, и без дела не оставался ни один человек. И, судя по всему, так будет еще долго. Во всяком случае, насколько Марши-ну было известно, сейчас велась активная работа по расширению пропускной способности портов черноморского побережья Ромеи и Проливов, дабы иметь возможность принимать просто-таки поток грузов и людей из России.
И не только из России. «Делегация Маршина» была далеко не единственной. Масса переселенцев и завербованных работников из Франции, Италии, Испании, специалистов в том или ином деле, двигалась в Ромею потоком через Дарданеллы. И пусть это был несравнимый по масштабам с российским поток, но он тоже нарастал.
– Дамы и господа! «Иоланта» прибывает на третий причал!
Маршин обернулся на спешащего служащего порта, который выкрикивал объявление в рупор на русском и греческом языках, и усмехнулся. Да, судя по произношению, служитель лишь вызубрил несколько греческих фраз, даже не особо вникая в их смысл. Однако сам факт того, что император Михаил (Второй? Десятый? Первый?) четко обязал всех служащих говорить на двух языках, означал, что многим выпускникам русских гимназий в новой Ромее найдется работа. В конце концов, ведь в «Византии» говорили именно на том классическом языке, который преподавался в русских гимназиях, а отнюдь не на современном языке Эллады.
«Иоланта» пришвартовалась, и на причал был спущен трап, по которому уже пошли первые прибывшие. Пристально разглядывая сходящих на берег, Маршин наконец обнаружил искомую фигуру и двинулся навстречу.
– Ах, милая моя Елена! Я не верю своему счастью! Вы здесь, и я вижу вас!
– Ах, Александр Тимофеевич! Неужели вы вернулись в Россию!!!
– Разве могло быть иначе, моя милая Леночка?
– Столько месяцев!
– Я считал каждый день нашей разлуки!
Пока влюбленные обменивались вздохами, взглядами и комплиментами, вокруг них суетились прибывшие и встречающие, служащие и зеваки, местные и пришлые, крутился, жил и вновь развивался древний город.
Наконец, бурная встреча стала более упорядоченной, и возлюбленные вновь научились мыслить рационально.
– Как доехала?
– Знаешь, весьма презабавно. Я давно не покидала Москву, и проезд через провинцию весьма удивил меня. Столько разговоров о государе и государыне, о Ромее и о будущем! Я столько разного слышала, что иной раз даже смешно становилось. Представляешь, на одной из станций какой-то полоумный даже кричал, что Антихрист пришел. Его, понятное дело, жандармы забрали до выяснения, но многие дамы в вагоне напугались.
– Ну, мало ли какие глупости болтают безумцы. Уверен, что в ОКЖ ему прояснят позицию. Как сестра?
Леночка вздохнула:
– Думала повидать ее в Константинополе, но, как оказалось, она отбыла куда-то, а после собирается в Европу. Очень жаль, я надеялась ее увидеть.
– Ну, она же вернется, не так ли? Конечно, у камер-фрейлины много обязанностей при дворе, но младшую сестру она же должна повидать?
Иволгина кивнула.
– Да. И я соскучилась по ней.
– Только по сестре?
Барышня лукаво взглянула на Маршина.
– Нет, не только…
Письмо Ивана Никитина матери. 19 сентября (2 октября) 1917 года
