Я неслась на такой скорости, даже не подозревая, что могу так. Кайкэн с коброй обжигал кожу через ткань. Кумихимо вспыхивал слепящим светом, разгоняя тьму вокруг. Кровь цуми на руках не казалась чем-то жутким. Мне было мало её. Мало крови тех, кто посмел причинить вред Мисаки.
Один из цуми замешкался. Я подпрыгнула, пролетела в воздухе какое-то расстояние и отрубила рогатую голову ещё до приземления.
Последний монстр замер. Посмотрел на меня – теперь в его глазах не было голода. Там был страх. Не ждал. Не думал.
Я стёрла рукавом заливающую щеку кровь, убирая прилипшие волосы.
– Ну иди сюда, скотина, – позвала почти ласково.
Цуми снова помчался вперёд. Я – за ним. Он свернулв сторону реки. Я – за ним. Он покатился по уступу. Я – за ним.
Кумихимо извивался живой змеей. Гнев внутри клокотал так, что надумай он вырваться – засверкает над всем лесом.
– Убью… – выдохнула я, разгоняясь перед следующим уступом.
Раз надо пролететь над землей, то пролечу. Все границы в голове словно кто-то стёр взмахом руки. Руки, между пальцев которой спицы, а под кожу впиваются бесконечные нити.
Цуми практически скрылся за деревьями, но они становились реже, значит, далеко не уйдёт.
Я на бегу вычертила кандзи «Проход». Че́рты мелькали перед глазами, складываясь в идеальный иероглиф, тут же наливались рёку. Меня кинуло вправо, словно подсказывая, куда надо бежать. В стороне остался овраг, в котором можно было сломать шею.
Я перепрыгнула поваленное дерево. Из-под ног вылетали фиолетовые искры-молнии.
Клан Шенгай играет в грозы…
Впереди кто-то завыл.
Ветвь больно хлестнула по макушке. Я споткнулась и снизила скорость. Сердце колотилось как безумное, готовое выскочить из груди в любой момент. Дышать. Успокоиться. Только дышать.
Я прислушалась: кто-то читал заклинания. Голос ровный, низкий, певучий. Каждое слово – песня, молитва и проклятие. Одновременно бесконечно прекрасное и мерзкое до дрожи.
Колдун. Колдун, взывающий к темноте.
Между деревьями полыхнуло красным светом, будто кто-то зажёг огромный костёр.
Небо над головой разверзлось алой пастью. Громыхнуло так, что заложило уши. Я выхватила кайкэн. Глаза кобры засверкали аметистами, метнули молнии, рассекающие тьму. По моей руке пронесся жар.
Клан Шенгай играет в грозы…
Возврата нет.
Я шагнула вперёд.
Глава 5
…Красный дым всюду.
Он толчками выходит из каменного колодца, застилает всё вокруг, плотной завесой окутывает с ног до головы, не давая дышать.
Голос деда звучит звонко и страшно.
Кажется, если я сделаю хоть шаг в сторону, то всё исчезнет, и меня вышвырнет в бескрайнюю ночь и холод, откуда никогда не выйти.
Рядом дрожит Кэцу. Младший братишка не понимает, зачем его выдернули из постели в такое время. Иногда он бросает на меня вопросительные взгляды, но ничего не спрашивает. Рёку, которой пропитано всё вокруг, давит на плечи, сковывает движения, не даёт спокойно думать.
Ичиго стоит на пару шагов перед нами. Его спина прямая как струна, чёрные волосы струятся по белому шёлку одежд. Он не оборачивается, будто не рискует даже взглянуть на нас.
Мы все в белом. Это не цвет клана Шенгай. И не цвет Плетуньи, которая отдает предпочтение синему и красному, как мясо на бойне.
Я вижу сквозь клубы тумана тории. Сейчас они светятся фиолетовым светом, наполненные рёку клана под завязку.
Голос деда набирает силу. Слов не разобрать, но от каждого звука я вздрагиваю. Ямато Шенгай, глава клана и шаман, взывает к Плетунье, предлагая то, что даже боги не всегда соглашаются брать.
Он чертит заговорённым кайкэном на сырой земле кандзи за кандзи. По его пальцам стекает кровь из разрезанной ладони. Рёку вытекает вместе с кровью, поэтому туман красный, а не фиолетовый. Рукоять-кобра кайкэна переливается лунным серебром. Её капюшон раздувается, глаза сверкают как проклятые аметисты, а раздвоенный язык то и дело выскальзывает из пасти. И вокруг разливается такое шипение, что, кажется, нас окружили сотни змей.
Дед отдаёт рёку всей семьи Плетунье взамен на… сон.
Сон ровно до того момента, когда придёт время, чтобы всем проснуться. Часть собранной силы богиня вернёт тому, кого посчитает самым достойным. Тому, кто сумеет возродить клан и вернуть ему былое величие. А ещё укрепить статус Плетуньи в Тайоганори.
Ветер не даёт дышать. Треплет волосы и одежду. Мне хочется убрать лезущую в глаза чёлку, которую по дури своей решила отрастить, но вышло ещё хуже, в итоге резко отрезала сама, после чего наша нянька охала и ахала. Как же так, юная госпожа? Что же вы с собой сделали, юная госпожа? Гордиться нечем, но на тот момент я считала, что иного выхода нет…
Моё горло сдавливает тисками. Красный туман кружится, перед глазами всё плывёт.
Тории вспыхивают, слепя глаза.
Меня сносит на землю. Щеку больно расцарапывает попавшийся камень. Кэцу кричит от боли. Рядом раздаётся чей-то хриплый стон.
Ичиго? Мама? Папа?
А потом накрывает меня.
Словно кто-то опрокидывает сверху таз с кипятком. Крик застревает в горле. Все мышцы выкручивает, кровь шумит в ушах, я не понимаю, где верх, а где низ. Всё потому, что рёку бешеным потоком вытекает из тела и несется к открывшемуся проходу в тории.
Из горла рвётся крик.
Я теряю жизненную силу, я теряю свою рёку, которая может никогда не вернуться. Ужас затапливает с ног до головы. На задний план отступает даже боль. Нет! Не хочу так! Не хочу жить калекой! Нет!
Ветер становится ураганом. Поднимает с земли листья, деревья и камни. Подхватывает меня ледяными руками, кружит в безумном танце. Я зажмуриваюсь, чтобы не сойти с ума.
– Не хочу, не хочу, не хочу, – шепчу будто мантру, зная, что меня никто не услышит.
Но это единственное, что сейчас можно сделать, чтобы хоть как-то удержать ускользающее сознание. Почему-то кажется, что это безумно важно. Если я продержусь, то станет легче.
Что-то обжигает губу, словно хлестнули плетью. Во рту появляется солоноватый привкус крови.
Взор начинает застилать туман, тело отказывается подчиняться.
В какой-то момент появляется ощущение, что кто-то стоит совсем рядом и наблюдает со стороны.
– Не хочу! – кричу я что есть сил. – Клан Шенгай жив!
Ветер будто замирает, удивившись моей дерзости.
