– Да, я не могла остаться, – зарыдала Эстера. – Я была принуждена поехать. О, Бесси, милая Бесси, не гнушайтесь мною! – говорила она, когда мужчины очень охотно отошли и оставили их вдвоем.
– Не говорите здесь, – сказала Бесси, оглядываясь вокруг, – пойдемте в мою каюту.
Эстера зашаталась и упала бы, но Бесси взяла ее под руку и свела вниз, где, как только они остались одни, Эстера упала на колени и схватила Бесси за руки.
– Выслушайте меня, мисс Стодвик, – стонала она, – не осуждайте меня, не выслушав. Я думала, что вы верите мне, но вы сейчас, как будто отстранились от меня.
Бесси не отвечала ничего, но с состраданием смотрела на рыдающую женщину.
– Мой милый муж допустил в свое сердце жестокие подозрения, и он неправ. О, Бесси, Бесси! Вы любили меня прежде, а теперь, должно быть, возненавидели меня за то, что я отняла его любовь у вас.
Тихий вздох вырвался из груди Бесси, но она ничего не сказала.
– Вы знаете, – рыдала Эстера, – как он правдив, благороден и чистосердечен.
– Знаю, – тихо сказала Бесси.
– Так какова же должна быть женщина, которая могла бы изменить ему даже мысленно? Не была ли бы она самым гнусным, самым жестоким существом?
– Действительно, – холодно сказала Бесси.
– Бесси, мисс Стодвик, – вскричала Эстера тихим, горестным тоном, – если я сделала проступок, то разве только тот, что слишком любила моего милого мужа. Богу известно, как я невинна! О, это слишком тяжело перенести.
Она опустилась еще ниже на пол каюты и плакала молча, но только с большим усилием, потому что тяжелые рыдания каждую минуту готовы были сорваться с ее губ; и она едва могла преодолеть желание облегчить душу громкими криками.
Бесси стояла и смотрела на нее, нахмурив брови и крепко сжав губы, потому что сердце шептало ей, что эта женщина наказана за то, что лишила ее его любви, и что она, Бесси, должна радоваться ее горю. Потом она вдруг подумала, что когда пал этот кумир, то, может быть, она будет возведена на его место, и проблеск радости осветил ее душу, но только на одно мгновение. Лучшая сторона ее характера одержала верх; наклонившись, она приподняла распростертую женщину, положила ее на диван, сама встала возле нее и прибрала ее растрепанные волосы.
– Эстера, – шепнула она, – я очень, очень ненавидела вас. Ненавидела так сильно, как когда-то любила Дача Пофа; но все это прошло. Когда я приехала к вам в дом и познакомилась с вами ближе, я начала молиться, чтобы он был счастлив с вами; а когда я услыхала о его горе, моя ненависть к вам вернулась, и последние дни я готова была вас проклинать за то, что вы сделали его несчастным.
– О, нет! Нет! Нет! – шептала Эстера, цепляясь за нее. – Я невинна.
– Да, этому я теперь верю, – ответила Бесси, – и помогу вам убедить его.
– Но это надо сделать поскорее, а то меня высадят на берег, – плакала Эстера. – Если бы я могла остаться здесь только для того, чтобы видеть его иногда и знать, что он здоров, я ждала бы терпеливо, пока он вернется ко мне и скажет, что всем этим неприятностям пришел конец.
– Вы думаете, что он это сделает?
– Да, я это думаю, – вскричала Эстера, вскочив и смотря прямо на свою собеседницу. – Может быть, это случится не скоро, но я буду ждать, я буду ждать.
Она опять упала, обессилев, повторяя последние слова шепотом, потом, крепко прижав руку Бесси к груди, заснула крепким сном первый раз после трех бессонных ночей, а Бесси стала возле нее на колени и откинула своей белой нежной рукою спутавшиеся волосы с ее лба. Время проходило, шум воды сделался сильнее, шаги на палубе раздавались реже, Бесси прислушивалась к вздохам, срывавшимся иногда с губ молодой женщины, и время от времени Эстера шептала имя человека, которого, вероятно, видела во сне.
«Бедный Дач! – думала Бесси, наклоняясь и целуя щеки Эстеры. – Нет, нет, это несправедливо», – шепнула она опять, смотря на личико Эстеры, но наконец и ее голова склонилась ниже и она заснула возле бедной страдалицы.
Глава XIII. Приговор доктора
Когда настало ясное и светлое утро, шхуна шла полным ходом, и капитан Стодвик с мистером Паркли радовались, что им удалось уклониться от проделок Лоре. Джонс, помощник капитана, расхаживал по палубе вместе с Дачем, который старался утолить свое горе, предавшись всей душою делу.
Однако, против его воли, бледное, страдальческое личико постоянно являлось перед ним, и опять совесть упрекала его, зачем он так жестоко бросил жену, и он спрашивал себя, уверен ли он, что его подозрения справедливы?
В такие минуты он припоминал тени на шторах, сжимал зубы и думал о торжествующем хохоте Лоре. Кровь его кипела, и только необыкновенным усилием воли мог он преодолевать свою тоску, смешанную с желанием мести.
– Если я не примусь за работу, я сойду с ума, – бормотал он.
Солнце взошло и залило море и отдаленную землю чудным блеском, между тем как туман постепенно рассеивался, блестя, как прозрачное серебро, над отдаленным лесом. «Желал бы я знать, увижу ли я вас опять», – шептал Дач, смотря на прелестную панораму, скользившую перед его глазами.
Потом, отвернувшись со вздохом, он вдруг наткнулся на смуглого мулата, старательно сворачивающего веревку. Дач слегка вздрогнул, ему показалось, будто он видел прежде это лицо; но мулат не обращал на него внимания, а продолжал свою работу и наконец ушел на другой конец палубы.
В это время капитан Стодвик и мистер Паркли вышли на палубу. Они разговаривали о чем-то серьезном. И когда Дач подошел поприветствовать их, они смутились, и в обращении их была какая-то принужденность, которой он не мог понять.
– Ну, господа, – сказал он, – теперь мы избавились от хлопот.
– Я в этом не уверен, – сказал Паркли. – А вы, Стодвик?
– И я также, – ответил капитан.
– Что вы хотите сказать? – спросил Дач, и глаза его невольно обратились на смуглого мулата матроса, который стоял недалеко. – Разве вы предполагаете, что и здесь кубинец нам может помешать?
– Лучше скажите ему, – шепнул Паркли.
– Нет, нет. Скажите вы, – тревожно ответил капитан, – вы лучше знаете его.
– О чем вы шепчетесь, – воскликнул Дач. – Пожалуйста, скажите.
Паркли взглянул на капитана, но тот засвистел и пошел отдавать какое-то приказание.
– Ну, любезный Поф, дело в том, – начал Паркли и остановился.
– Пожалуйста, продолжайте, – воскликнул Дач. – Нет ли чего-нибудь серьезного?
– Нет-нет, ничего нет серьезного, а только немножко неловко. Ваша жена приехала сюда вчера.
– Моя жена! – воскликнул Дач, и радость промелькнула на его лице.
Потом он помрачнел и, воскликнув с горечью: «У меня нет жены!» – он отошел.
– Послушай, – резко сказал капитан Стодвик мулату, который перестал работать и, наклонившись, внимательно слушал разговор, – какое тебе дело до того, о чем говорят эти господа?
