– Да ведь это будет похоже на убийство, – сказал Окум.
– А разве это не убийство отрезать рукав, когда лучший водолаз в Англии был под водой. Вот мы теперь и посмотрим, как ему понравится это.
– Как, вы тоже хотите отрезать? – вскричал Окум с ужасом.
– Нет, я не отрежу, а хочу послать под воду эту гадину, пусть попробует пробыть только четверть часа.
Окум уступил и с угрюмым удовольствием помогал вывести кубинца на палубу, где, несмотря на его борьбу, его заставили надеть водолазную одежду, и прежде чем он успел опомниться, на голове его очутился шлем.
– Теперь пусть его съедят акулы, – сказал Расп, толкая его с лестницы. – Мне очень хочется не давать ему спасательную веревку, но не хочу поступить так скверно.
Говоря это, он обвязал кубинца спасательной веревкой, и, удостоверившись теперь, что его действительно хотят послать под воду, Лоре делал отчаянное усилие, чтобы освободиться, но было бесполезно. Он был один против пятерых и был брошен в море с борта.
Глава XLIII. Прощайте
Расп поставил одного человека у насоса, а сам взял спасательную веревку и натянул ее так, чтобы чувствовать движение новоявленного водолаза.
– Пусть-ка увидит акулу – такую же гадину, как и он. Желал бы я знать, что скажет мистер Дач, когда узнает…
– Что это значит, – сказал Дач, так неожиданно явившийся на палубе, что все вздрогнули и накачивание воздуха остановилось.
– Мы даем негодяю урок водолазного искусства, – забормотал Расп.
– Кому? Что вы хотите сказать? Неужели Лоре…
– Мы только хотим немножко с ним позабавиться, сэр, – сказал Окум.
– Скорее, накачивайте, негодяи! – воскликнул Дач. – Расп, Окум, тащите! Если с этим человеком случилось что-нибудь, я никогда вам не прощу.
Подавая пример, он стал тянуть спасательную веревку, Полло подбежал помочь, и кубинца вытащили на палубу.
Дач снял с него шлем и увидел его посиневшее лицо.
– Скорее! Позовите мистера Мельдона, – вскричал Дач.
Но доктор был уже на палубе и, к великому облегчению Дача, объявил, что кубинец еще жив.
Он едва спасся от страха и недостатка воздуха, но через несколько секунд мог лишиться жизни. Целый час прошел, прежде чем его могли привести в себя.
Больного стало клонить в сон, его отнесли в каюту и оставили, а Окума, который чрезвычайно раскаивался в этой шутке, поставили караульным у дверей. Между тем капитан Стодвик воспользовался попутным ветром и приливом, и шхуна опять пошла между скалами, оставляя за собой окаймленный кокосами берег.
Все шло хорошо и спокойно, но Расп качал головой и тревожился, что они еще не дома, пока Окума при том не было. Но как только тот начинал предсказывать несчастья, он тотчас переменял тон и уверял, что скоро они благополучно придут на место.
Для Эстеры и Бесси возвращение домой казалось раем. Бесси знала, что Мельдон любит ее всем сердцем. Хотя, чтобы не возбудить ревности в ее брате, Мельдон молчал. Но Бесси знала, что он скоро заговорит, сердце ее билось от радости, когда она видела, с каким терпеливым волнением он ухаживал за ее братом, который теперь все более и более обращался к нему за помощью. Мельдон не скрывал, однако, от отца, что дни Джона Стодвика сочтены, но он не знал, кто прежде расстанется с жизнью, молодой человек или Лоре, который не мог оправиться от потрясения и испуга, лежал в бреду и становился слабее с каждым днем. Он вставал очень редко и то только с помощью старика Распа, который, как бы в вознаграждение за то, что довел его до такого состояния, ухаживал за ним и день и ночь.
Время проходило, шхуна с серебряным грузом спокойно продвигалась по морю, и в один прелестный вечер, когда солнце склонялось к западу, почти все были на палубе. Паркли и капитан разговаривали о путешествии, Вильсон сидел, подперев подбородок рукой, и задумчиво смотрел на Бесси, стоявшую на коленях возле тюфяка, на котором лежал ее брат, устремив свои большие глаза на облитое золотистым светом небо. Дач и Эстера сидели рядом, молча и задумчиво, а торжественное величие сцены подействовало даже на матросов, потому что они сидели на палубе, не говоря ни слова.
Дач почти испугался, когда доктор тихо вышел из каюты и приблизился к нему с торжественным выражением на лице.
– Что-нибудь случилось? – спросил Дач, хотя догадывался, что ему ответит доктор.
– Ваш враг скоро будет бессилен делать зло, мистер Поф, он умирает.
Эстера задрожала и пожала руку своему мужу.
– Бедняга! – воскликнул Дач. – Не будем называть его врагом в такое время. Я прощаю ему все зло, которое он сделал мне. Желаю, чтобы и Господь был к нему милостив.
Эстера крепче прижалась к мужу, нервы ее были так истощены, что она даже теперь не считала себя свободной от влияния кубинца.
– Разве вы не можете спасти ему жизнь? – спросил Дач. – Ему следовало бы иметь время для раскаяния.
– Но раскается ли он? – сказал Мельдон. – Я боюсь, что если он останется жив, то будет стараться наделать еще более вреда.
– Ради Бога, не думайте об этом, – вскричал Дач. – Все ли вы сделали, чтобы его спасти?
– Я сделал все, что только мог, – ответил Мельдон.
– Это, разумеется, само собой, – сказал Дач, протянув ему руку. – Я оскорбил вас моим предположением.
Глава XLIV. Недоумение
Час спустя доктор сошел к своему больному и нашел его совершенно неподвижным и тяжело дышащим. Расп по обыкновению был около него.
Лоре, очевидно, спал. Осмотрев его, Мельдон задумчиво отошел, потому что состояние больного показалось ему несколько странным. Но Мельдон не мог понять, что произошло.
Когда он вышел на палубу, кто-то дотронулся до его плеча, он обернулся и увидел позади себя Распа.
– Сегодня он умрет, доктор?
– Не могу сказать, Расп, его болезнь приводит меня в недоумение. Сегодня он спит так спокойно, что ему, кажется, лучше.
– О, нет, – сказал Расп, качая головой, как оракул. – Это уж у него такая хитрая натура. Он умирает.
– Вы откуда знаете?
– Потому что бормочет что-то про себя, когда думает, что я не слушаю, на своем иностранном языке, а когда я подойду, он начинает хвататься за одеяло.
– Может быть, – сказал Мельдон, – но ему все-таки лучше.
– Нет! – воскликнул Расп, спускаясь в каюту. – Он непременно умрет ночью.
Хотя Окум и Полло оба вызывались сменить Распа, он ни за что не соглашался.
Прошло часа два, когда на шхуне все смолкло и все крепко спали кроме вахтенного на палубе. Кубинец проснулся от своего притворного сна и, взглянув на Распа, крепко спавшего, подошел к ящику, в котором лежало его платье, тихонько надел его и вышел на палубу.
