Никита перевел взгляд на жену и едва заметно пожал плечами.
- Это скорее у кое-кого другого с совестью беда, - наморщив свой маленький курносый нос, фыркнула она. Но, благо, продолжать не стала и двинулась в гостиную за охреневшим выводком.
Лаевский проследил за ней влюбленным взглядом. Совсем как мои пацаны за новыми роботами. Лишь потом снова обратился ко мне:
- Водка с утра вредна. Чай будешь? - без энтузиазма произнес он, кивая в сторону кухни.
Не друг, а еще один предатель.
- Мне можно чай на водке, - пришлось согласиться. - Главное не кипятить.
***
В уже привычной кухне, за закрытыми дверями стало немного легче. Сорокаградусное успокоительное, как и ожидалось, мне так и не выдали. Но парочка бутербродов с ветчиной приятной тяжестью опустилась в голодный желудок, и мир стал казаться не таким жестоким, как несколько минут назад.
- Значит, крепость с наскока взять не удалось? - друг поставил возле чашки сахарницу и, немного помедлив, выделил ложку.
О том, чтобы изобразить сочувствие, он даже и не подумал.
- Ни с наскока, ни с подскока, - нехотя сознался я.
- Но согласие на развод забрала и против сделки не возражала? – Лаевский задумчиво нахмурился.
- Даже особо не ломалась.
Тут мне реально стало обидно.
- Для обиженной женщины как-то легко...
- Если бы.
- Нет... Ты не прав. - Зеленые глаза друга сузились в щелки. Один уголок губ поднялся вверх. И словно долбаный предсказатель смертельно больному Никита сообщил такое, от чего моя челюсть сама собой отъехала вниз.
8.2
- Похоже, твоя жена сама не верит ни в какую измену. Разводиться она и не планирует, просто мурыжит тебя в целях профилактики. Вот и все.
Произнес это Лаевский на одном дыхании. Будто диагноз. И, закончив, расслабленно откинулся на спинку стула.
Меня от его слов как пыльным мешком по голове ударило. Тут же вспомнил и как волновался вчера, что Лена не приедет. И как первый раз с позором уходил из дома. Жизнь тогда перед глазами пролетела. Думал, что капец, и ничего не будет прежним. Чуть в лифте жить не остался.
- Нет... – Чая больше не хотелось. Теория Никиты тоже не желала селиться в голове. Ей словно места не было между двух моих опухших от проблем верхних половинок.
- Это ж на поверхности, - развел руками умник напротив.
- Бред... – Я тряхнул головой.
- У-у-у... – Никита потер лоб. – Совсем не понимаешь?
- Да как такое понять?! Она прямо развод потребовала.
- Ладно. Как говорят у нас в цирке, следите за руками!
Быстро оглядевшись, Лаевский подвинул на середину стола сахарницу.
- Урок женской логики. Первый класс, - начал объяснять он. – Вот женщина, - указал на сахарницу. – Вот, к примеру, ее любимая работа. - Поставил рядом упаковку с салфетками. – А это начальник. – Наверх на салфетки Никита установил керамическую солонку в виде яйца. – Наглядно?
- Да, но смысла этой пирамиды пока не улавливаю.
- А ты представь, что начальник каждый день дурит ей голову, ни во что ни ставит и заставляет работать сверхурочно.
- Ну и?..
- Что сделал бы мужчина на ее месте? – Никита как для дебила пальцем указал на сахарницу.
- Потребовал бы повысить зарплату или послал бы на хер.
- Отлично. А теперь представь, что директор сам, не дожидаясь заявления, решает ее уволить. Сокращает штат! Чем это будет для сахарницы?
В качестве ответа в голове у меня тут же вспыхнуло слово «облегчение». По-другому и решить было сложно! Но не успел я это сказать, вспомнилась Юля, которая тянула весь питерский филиал, никогда не ныла, а вчера, получив приказ об увольнении, как чокнулась.
Таких слез в трубке я не слышал со времен развода. Она и просила не увольнять, и обещала работать больше, и даже пообещала сказать моей жене все, что я только пожелаю.
Вроде как послать ее нужно было. Именно из-за ее выходки приходилось сейчас снова завоевывать Лену. А жалко стало. Вместо того чтобы отключить телефон, я как дебил успокаивал свою помощницу и даже пообещал выдать нормальную компенсацию за сокращение.
- Так чем такое увольнение станет для женщины? – Лаевский не желал оставлять меня в покое.
- Пиздецом... что б ее!
- Вот! – Никита щелкнул пальцами. – И в твоем случае логика такая же! Не нужен Лене развод. И чтобы ты насовсем ушел из дома, она ни капли не хочет.
Все еще в мыслях о Юле я покрутил в руках сахарницу, снял солонку с салфеток. Понятнее почему-то не становилось. И, судя по выражению лица друга, на лбу появилась надпись «идиот».
- Тяжелый случай, - Никита вздохнул. – Похоже ночка была тяжелая, и примеры нужны попроще.
- Не то слово! – ответил я на первую часть реплики, ту что была про ночь.
- Хорошо... – Вскинув голову к потолку, друг с пару секунд подумал, а затем снова начал: - Тебя бабы когда-нибудь кидали? До Лены! Она не считается.
- Ну не то, чтобы кидали... Но первыми уходили. Было.
- И как? Исчезали с поля зрения, переставали звонить?
- Да... Нет. Сообщения иногда были, - вспомнил я что-то смутное в очень далеком прошлом.
- Отлично. А если ты не отвечал?
- Звонили.
- Очень хорошо. - Лаевский как опытный поводырь вел мою мысль в каком-то лишь ему понятном направлении. Лишь глаза сужал все сильнее, словно планировал превратиться в китайца. – И что говорили, когда звонили? Рассказывали о своей счастливой жизни или, например, что ты трусы забыл, и вернуть хотят?
Стоило поднапрячь память, я вспомнил парочку таких звонков, и лицо перекосило, как от зубной боли.
- Что? Претензии были? – Правый уголок губ друга поднялся вверх.
Вместо ответа я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Жарко как-то стало.
- Обвинения сыпались? – продолжил Никита.
Я расстегнул вторую пуговицу. Одной оказалось мало.
- То-то же! – завершил друг. – А все потому что у них логика кривая. Если во время расставания она не прокричала тебе: «Дурак!», «Ненавижу!», «Ухожу!». Причем все вместе, а не что-то одно! То все эти «Давай расстанемся» или «Будем друзьями» не считаются. Поводок как был у хозяйки, так у нее и останется. На какую бы дистанцию мужик не убежал, в чужого он не превратится.
- А мои чемоданы? – Я посмотрел в сторону своих сиротливо стоящих в углу баулов.
- Должна же она была чем-то руки занять, пока тебя из Москвы ждала. Вот! – Лаевский тоже кивнул на мой скарб.
