Как водится, покатились балы, празднества, бесплатные угощения для горожан. Государь с женой гуляли на улицах, в толпах народа. Его опекали Бенкендорф со своими сотрудниками и варшавская полиция, но подойти к нему мог любой желающий. Один мальчик бросился под ноги Николаю, царь спросил: «Чего ты хочешь?» Тот ответил: «Ничего, просто я поспорил с другими ребятами, что поцелую ноги царю». Император засмеялся, поднял его и подарил несколько рублевых монет. Многие передавали и свои прошения, их собирала свита, насчитали 11 тыс. В Петербурге потом Николай создал аж два комитета для их рассмотрения. Но заговорщики в атмосфере общей доброжелательности и праздника предпочли отказаться от покушения.
Через год, на май 1830 г., Николай назначил созыв польского сейма. Но ему пришлось столкнуться с неприятными открытиями. До сих пор он уважительно относился к системе конституционной монархии, только считал, что для России она не подходит [43, 44]. Но при выборах в сейм к царю обратился министр внутренних дел Польши Мостовский. Просил выделить средства «для привлечения голосов» пророссийской партии, а также «должности, награды, деньги и обещания» для подкупа фигур из оппозиции, чтобы сняли свои кандидатуры. Николай был шокирован, узнав столь циничную подоплеку «демократии».
Но председатель Государственного совета Новосильцев подтвердил ему – да, для конституционных выборных органов это обычные технологии. Царю было противно заниматься подобными делишками. Он поручил Новосильцеву решать выборные вопросы не через него, а через Константина. Сам же «запомнил эти неблаговидные маневры, коими обманывают народы и бесчестят монархов». Позже Николай Павлович высказался о конституционной системе еще более определенно: «Это абсурдная форма правления, придуманная мошенниками и интриганами для таких же, как они» [54].
Царь приехал в Варшаву на открытие сейма, произнес речь. Призвал делегатов «упрочить творение восстановителя вашего отечества (Александра I), пользуясь с уверенностью и благоразумием правами, которые он даровал вам. Пусть спокойствие и единение сопутствуют вашим занятиям». Но… до единения, спокойствия и благоразумия оказалось далеко. «Избранники народа» жаждали расширения дарованных «свобод». Подали Николаю петиции о поправках в конституцию: упразднении цензуры, введении судов присяжных, освобождении арестованных смутьянов. Государь на уступки не пошел и, в свою очередь, предложил отмену гражданских браков. Его проект дружно отвергли. А заговорщики обыгрывали возникшие разногласия, нагнетали атмосферу.
Но в 1830 г. политические страсти разыгрались и по всей Европе. Эпицентр вызрел во Франции. При низложении Наполеона и реставрации Бурбонов здесь было установлено конституционное правление, важную роль играл парламент. Но Карл Х, как мы уже отмечали, принялся укреплять монархическое начало и сближаться с Россией. На короля вздыбилась либеральная оппозиция. Такой монарх не устраивали и Англию. Она деятельно подзуживала либералов. Николай I видел, что положение Карла становится опасным. Предупреждал его, что он может спровоцировать бурю, призывал к осторожности.
Однако Карл советам из Петербурга не внял, решил припугнуть оппозицию. 2 марта 1830 г. выступил на открытии сессии парламента, пригрозил чрезвычайными мерами, если парламент «будет создавать препятствия для его власти». Но это лишь подлило масла в огонь. 221 депутат подписал обращение к королю, требуя отставки правительства, якобы угрожающего «вольностям французского народа». В ответ на их демарш Карл распустил палату представителей, назначил новые выборы. Но оппозиция их выиграла и упрочила позиции, получила 274 депутатских мандатов.
Король решил «стукнуть кулаком», 25–26 июля подписал четыре указа. Новая палата представителей тоже распускалась, ужесточалось избирательное право и цензура. Но несколько месяцев мирного противостояния и выборную кампанию либералы использовали как нельзя лучше. Сорганизовали революционную партию, раскачали парижских рабочих, люмпенов, бродяг. Хотя уж им-то что плохого сделал король? Они-то в парламент не избирали и попасть никогда не могли. Да и цензура к ним никакого касательства не имела. Но лозунги «борьбы за свободу», как обычно, действовали опьяняюще.
Указы короля стали удобным предлогом, и 27 июля улицы Парижа перекрыли баррикадами. У Карла под рукой было всего 6 тыс. солдат, их послали усмирять мятеж. Именно этим событиям посвящена картина Делакруа с кучей трупов и полуголой «Свободой на баррикадах». Но в армии и национальной гвардии у либералов были сообщники. Войска стали переходить на сторону восставших, толпы врывались во дворцы. 2 августа король отрекся от престола в пользу своего внука – и поспешил скрыться. А на его акт о наследнике оппозиция даже не обратила внимания. Парламент передал корону дальнему родственнику Карла, герцогу Орлеанскому Луи Филиппу.
Был перечеркнут сам принцип легитимной монархической власти по праву наследования, короля выбрал парламент. Он расширил и другие свои права, правительство тоже становилось подотчетным парламенту. «Свобода слова» провозглашалась неограниченная, вводились суды присяжных. Снижались избирательные цензы, и число избирателей увеличивалось. Кстати, совсем ненамного, с 90 тыс. до 240 тыс. Это была победа крупной буржуазии. А кровью за нее заплатил народ, в Париже погибло свыше 950 человек, более 5 тыс. было ранено и искалечено.
Причем революция этим не завершилась. С одной стороны, за восстановление законной династии пытались бороться монархисты. С другой, возбудились крайние радикалы, якобинцы, жаждущие республики. Это вылилось в цепь бунтов и восстаний, добавило еще свыше 800 убитых и 1200 раненых. А из Франции революционная зараза стала расплескиваться по Европе. Были вспышки волнений в Папской области и других государствах Италии. Зашевелились тайные общества в Пруссии, тоже начали сеять смуту среди рабочих и черни.
А в Нидерландах после Наполеоновских войн было создано единое королевство – Голландия, Бельгия, Люксембург. На юге и севере существовали языковые и религиозные различия. Хотя это никому не мешало. Межэтнических и межконфессиональных столкновений не зафиксировано ни одного. По меркам того времени страна жила припеваючи. Но Англия считала объединенные Нидерланды с развитой промышленностью своим конкурентом. Для революции здесь не было не только причин, а даже видимых поводов. Однако ее подготовили целенаправленно – в Бельгии тайные организации заранее запасли оружие, понаделали флаги. Сигналом стал показ в Брюсселе 25 августа националистической оперы «Немая из Портичи». Восстания вспыхнули одновременно по разным городам: Брюссель, Намюр, Льеже, Юи, Левен, Вервье. Создавались добровольческие вооруженные отряды, фрайкор.
Ошеломленный король Нидерландов Виллем I пробовал вести переговоры – не помогло. Послал на мятежников 12–тысячную армию. Четыре дня шли бои, с обеих сторон полегло 1200 человек. Но нидерландские войска на юге состояли в основном из местных жителей, они перебегали к бельгийцам, и оставшиеся части отступили. А повстанцы провозгласили независимость Бельгии, созвали Национальный конгресс, принявший конституцию. Всем гражданам гарантировались «права человека», полная «свобода слова». Правил страной парламент, он назначал не только министров, но и короля. На эту роль выбрали видного масона герцога Саксен-Кобургского Леопольда, жившего в Англии. Его как раз прочили в короли Греции, и он уже согласился. Но Бельгия ему показалась предпочтительнее, хотя для этого парламент потребовал от него перейти в католицизм и жениться на дочери французского Луи Филиппа.
