Хотя традиционно эту эпоху изображают тусклой, серой. Ну а как же! Никакой «общественной жизни», «гонения», «цензурный гнет». Что ж, после восстания декабристов, при ликвидации широкого заговора, жесткие цензурные требования были вполне здравыми. Но уже в апреле 1828 г. царь ввел новый Цензурный устав, значительно смягчив ограничения. Запрещались сочинения, направленные на расшатывание православной веры, самодержавной власти, противоречащие законам, оскорбляющие «добрые нравы и благопристойность». А также задевающие чью-либо честь неприличными выражениями, клеветой, обнародованием сведений личной жизни.
Цензоры должны были обращать главное внимание на направленность и дух произведения, но рассматривать только сам текст, не дозволяя себе произвольных толкований и поисков «подтекста», не цепляться к отдельным словам и фразам, не оспаривать мысли автора и даже его литературные ошибки. Позвольте, что же здесь чрезмерного? Все верно даже с точки зрения сегодняшнего дня. Другое дело, что сами цензоры нередко проявляли излишнюю бдительность. Выслуживаясь, пытались быть «святее папы римского». Но царь-то здесь был ни при чем. В таких случаях ему самому приходилось поправлять чрезмерно усердных чиновников.
Художественный вкус у Николая I был очень развитым. Между прочим, он был способным художником. Сохранились его портретные рисунки жены, некоторых офицеров, выполненные на довольно высоком уровне. И совсем не случайно он выделял Пушкина. Видел в нем настоящего гения, достояние всей России. Но и повозиться с Пушкиным ему пришлось изрядно. Ведь характер у поэта был далеко не «сахарным» – натура творческая, бурная, склонная к метаниям и крайностям. Однако и император понимал: гению можно простить кое-что из того, что другим прощать не стоило бы. Так, в 1828 г., находясь на войне с турками, Николаю пришлось разбираться с делом о богохульной поэме «Гавриилиада». Она всплыла в списках, а стиль и художественное мастерство указывали на Пушкина. Преступление было очень серьезным, и наказание грозило соответствующее.
Но поэт заявил, что откроет правду только самому царю. 2 октября отправил ему личное письмо. Признался, что «Гавриилиаду» написал он в 1817 г., называл это «шалостью, столь же постыдной, как и преступной» – «повергая себя милосердию и великодушию царскому» [80]. Очень может быть, что богохульная мерзость стала для него обрядом «попрания святыни» при посвящении в масонство. Не исключено, что и Николай догадался об этом. Во всяком случае, он счел раскаяние искренним и распорядился закрыть дело. Опять рассудил не по букве закона, а по своей царской Правде. И в итоге оказался прав. Сумел почувствовать, что Пушкин в своих духовных блужданиях от юных пагубных увлечений поворачивает в верную сторону. Внутренне уже увидел в нем того Пушкина, который вскоре создаст патриотические шедевры – «Полтава», «Перед гробницею святой», «Бородинская годовщина», «Клеветникам России» и др., возмутившие либералов.
С Александром Сергеевичем у царя сложились некие особые отношения. Николай и его жена бывали на литературных вечерах у фрейлины Александры Смирновой, к которой заглядывали Жуковский, Пушкин, Гоголь. Поэту и императору было интересно беседовать друг с другом. Например, оба они увлекались отечественной историей (и Николай знал ее лучше, сам изучал малодоступные архивные материалы). Однажды Пушкин встретил царя во время прогулки в Летнем саду. Тот подсказал, что всегда гуляет здесь в это время, и в случае надобности поэт может обратиться к нему когда угодно. Александр Сергеевич говорил А. О. Смирновой: «Меня упрекают в том, что я предан государю. Думаю, что я его знаю, и знаю, что он понимает все с полуслова. Меня каждый раз поражает его проницательность, его великодушие и искренность» [81].
Хотя из-за такой близости к императору у поэта появилось немало завистников, да и вспыльчивая натура Пушкина умножала число его врагов. Против него то и дело затевались интриги, его силились поссорить с Николаем Павловичем. А Александр Сергеевич не злоупотреблял правом напрямую обращаться к царю, считал это неудобным. Но государь и государыня периодически через Смирнову передавали ему советы «не задирать людей». А когда Булгарин слишком разошелся, опубликовал в своем журнале «Пчела» злую и несправедливую статью о Пушкине, царь приказал Бенкендорфу вообще запретить ему литературную критику или закрыть журнал.
В 1831 г. Николай определил Пушкина в Министерство иностранных дел с чином титулярного советника – хотя никаких служебных поручений ему не давали, но в качестве государственного чиновника он был допущен для работы в архивах. В 1833 г. его избрали в Российскую академию, а царь присвоил ему придворный чин камер-юнкера. Пушкин фыркал, что для него это не по возрасту, но… чиновничье и придворное жалованье было для него ощутимым подспорьем, его материальные дела были совсем не блестящими. Николай Павлович неоднократно выступал и прямым его спонсором. Выделял деньги на публикацию произведений, крупные выплаты, которые сам поэт деликатно вуалировал условием «в счет жалованья».
Дуэль и смерть Александра Сергеевича стали для Николая I тяжелым ударом. Ведь скандал с приставаниями Дантеса к его жене сперва удалось разрулить. Царь персонально беседовал с Пушкиным, и тот дал слово отказаться от дуэли, ничего не затевать, не сообщив государю. Но не выдержал, сорвался, отправил оскорбительное письмо… На смертном одре поэт больше всего переживал, что нарушил обещание императору. Просил у него прощения. Николай Павлович отправил к нему своего лейб-медика Арендта, послал и наследника проведать умирающего. Сам написал ему: «Если Бог не велит нам уже увидеться на этом свете, то прими мое прощение и совет умереть по-христиански и причаститься, а о жене и детях не беспокойся. Они будут моими детьми, и я беру их на свое попечение» [82].
Александр Сергеевич, услышав это, сказал: «Жаль, что умираю, весь его был бы…» Совет царя он исполнил, исповедовался, причастился. Николай Павлович записал: «Пушкин погиб, и, слава Богу, умер христианином». Свое обещание он выполнил немедленно. Распорядился заплатить долги поэта, очистить от долгов заложенные имения, вдове и дочери назначил пенсии, сыновей взял в пажи, определив им по 1500 руб. содержания. Семье единовременно выдал помощь в 10 тыс. руб. А все сочинения Александра Сергеевича велел издать за казенный счет в пользу жены и детей [83]. Да, первое полное собрание сочинений Пушкина издал и оплатил царь. Так что, вспоминая величайшего русского поэта, можно задаться и вопросом – а смог бы он достичь таких вершин творчества, такого значения и известности без поддержки Николая Павловича?
Но вот первое знакомство государя с творчеством Лермонтова было совсем не приятным. Оно касалось распространявшегося в списках стихотворения, которое сейчас стало хрестоматийным, «Смерть поэта». Только название у Лермонтова было совсем другое – «Воззвание к революции». Впрочем, царь смилостивился, сделал скидку на молодую горячность. Михаил Юрьевич был всего лишь переведен из Лейб-гвардии в армию, в Нижегородский драгунский полк, воевавший на Кавказе. А всего через полгода прощен, возвращен в Лейб-гвардию и даже повышен в чине. Но последовало новое серьезное преступление, дуэль с сыном французского посла. Поэта арестовали, его ждал военный суд. Но Николай Павлович, по ходатайству Лермонтова, переданному через брата Михаила, опять смягчил наказание. Михаилу Юрьевичу пришлось лишь распрощаться с гвардией насовсем, отправиться на Кавказ в Тенгинский пехотный полк.
