— О, сюжет! — Медведь был в восторге. — Это значит с государства по три шестьдесят, и с бедуинов по три шестьдесят. Итого семь двадцать. Помножим на число душ, и... Блеск! А говорят, что в России мозгов нет.
— Да, вот такие мозги. Правда, эти мозги не учли, что по одному фильму уже работал ОБХСС, вот тут он и вляпался. Сначала поступил сигнал со стороны. Якобы деньги на строительство несуществующих декораций списывают тысячами. Проверили и ахнули. Например, такая смета: «на строительство моста, подлежащего сожжению». Мост что! Целые деревни по сметам строили. Якобы. Ни мостов, ни деревень, естественно, не было.
— А в кино? На пленке, я имею в виду. И в самой картине этого не было?
— Естественно? Правда, отсутствие в фильме объектов — реальных или мнимых — оправдывалось изменением творческого замысла. Ну, не захотел режиссер вставить этот эпизод в картину. Творческая мысль, понимаешь, посчитала его неуместным.
— Но ведь можно проверить черновой материал.
— Конечно. Если он есть. Но его, как правило, не бывало. Именно поэтому огромное число подобных эпизодов не удалось доказать. Они утверждают, что мост строили. А потом его сожгли. То есть мост был, но теперь его нет. А на нет и суда нет. Даже самого гуманного. Даже начать проверку не всегда удавалось. Стоило только зацепить столичную киностудию — такое начиналось! И обком, и горком...
— Ну жулье, твою мать! Инженеры человеческих душ! — Медведь мотал головой. — Но ведь черновой материал все-таки оставался?
— В том-то и дело. По положению, существовавшему тогда, комиссия не принимала фильм, пока всю неиспользованную отснятую пленку — тот самый черновой материал — не сдавали на смыв. Там же в эмульсии много серебра. Как только фильм готов, смонтирован, озвучен, весь черновой материал отправляют на фабрику. Все как положено, по акту...
— И на этом Левченко сгорел?
— Нет, эти операции всплыли позже. — Сергеев полистал бумаги. — А сгорел он на гробах.
— На чем?
— На гробах. Осиновых. — Сергеев поправил очки.
— Ну-кась, ну-кась... — Медведь заерзал на стуле.
— Снимался фильм «В краю далеком» — это рабочее название, как он называется сейчас, я не знаю. Фильм снимали там, где услуги местной киностудии дешевле. Не тащить же из Москвы свет, декораторов, транспорт. Все арендуется на месте. Причем чем дальше от Москвы, тем дешевле. Правда, иногда случались казусы: лето снимали зимой, зиму летом. В данной ситуации в Киргизии, где с лесами проблемы, снимали сибирскую деревню.
— Не понял.
— Я тоже. То ли натура там показалась режиссеру более экзотической, то ли так надо было... А, ну точно. — Сергеев заглянул в записи. — Снимали зимой, а нужно было, как я сказал, лето. Сибирские деревни, насколько я помню, из дерева строили. А где деревья в Киргизии взять? Негде. Мастерство же киношников именно в том и состоит, чтобы из ничего сделать чего. Вот Левченко и нашел в Киргизии лесоматериал.
— На кладбище, что ли?
— Почти. — Сергеев снова что-то поискал. В комбинате ритуальных услуг. Там, где гробы делают. Это было единственное предприятие, где были доски. Они там — как стратегический запас Ставки. Судя по показаниям, долго он начальника уламывал и водкой поил. Сдался тот, как последний поц. Вывезли они доски подчистую. Деревню построили. Снимают. Народ в городе, естественно, мрет. Пока был резерв изделий, никто не волновался. Но когда он начал заканчиваться, народ проявил беспокойство. Рассчитывали на подвоз, а министерство лимит не выделило. Катастрофа приближалась неотвратимо. Между тем съемки — в полном разгаре. Кстати, по порядку того времени декорации актировались и сжигались. Чтобы злоупотреблений не было.
Медведь качал головой, словно что-то утрясал в мозгах для приема новой информации.
— Начальник мчится к Левченко. В ноги падает. «Выручай!» Тот говорит— не могу. Нарушение. Обязан все сжечь без остатка... Короче, получает взятку. Акт составляет фиктивный, а декорации — на гробы. Но огласки избежать не удалось... ОБХСС, суд, тюрьма.
— Не знаешь, где поскользнешься... — Медведь был расстроен.
— Ну а... — Зеленый пошевелил пальцами. — Ну а к делу это какое имеет отношение?
— Да может, никакого. — Сергеев пожал плечами: — Я проверил, с кем он был в зоне. Проверял, в основном, москвичей. Таковых оказалось пятеро.
— Ну?
— Один из них, Никольский Сергей Никанорович, прошел вместе с Левченко по второму делу. Но это уже в восемьдесят шестом.
— Снова хищения?
— У Левченко да. А Никольский шел сразу по целому букету. Здесь и разбой, и грабеж, и хищения, и подделка документов. В последнем, отдаю ему должное, он был просто ас. Я видел в деле несколько ксив: от натуральных не отличишь. Только экспертиза что-то там нашла.
— И что этот Никольский? — Зеленый начинал терять терпение.
— Да, собственно, ничего. — Сергеев снова пожал плечами, но за стеклами очков сверкали хитрющие глаза.
— Что тянешь?
— Ладно. — Сергеев снова открыл папку. — Смотрите. Это кто?
— Это наш лже-Левченко.
— А это?
С ксерокопии фотографии угрюмо смотрел наголо обритый мужик.
— Ну?
— Смотрите внимательно. Это что?
Родинка.
— А это?
— Никак он? — Медведь был в восторге.
Сергеев скромно кивнул.
— У вас курят? — Он достал пачку.
— Ну, старик! За такие сведения не только закурить, но и выпить можно. Не зря я верил в муровскую школу! Молоток! А на «бис» то же самое можешь?
Сергеев закурил, пожал плечами.
— В смысле?
— Пошли нашему шефу расскажешь.
— Давайте сначала выясним, где этот Никольский сейчас. Доложить — ума много не надо.
— Конгениально! — Зеленый схватил трубку, чтобы звонить в адресное бюро.
— В ЦАБ, — догадался Сергеев. — Не спеши, я проверил.
Он протянул листок. На нем были адрес и телефон.
— Рискнем? — Медведь подчеркнул номер телефона.
— Дело ваше. — Капитан стряхнул пепел. — Чем черт не шутит. Квартира коммунальная. Тем более, я понимаю, вам это надо срочно.
Медведь набрал номер.
После пятого гудка трубку взяла пожилая женщина. Голос был усталый и тихий.
— Сергея Никаноровича можно?
— Кто его спрашивает?
— Друг.
— Так вот, товарищ друг, Сергея Никаноровича нет и скорее всего не будет. — Женщина заговорил жестко и агрессивно. — А потому попрошу вас больше сюда не звонить.
Она бросила трубку. Медведь развел руками.
