— Ну так что? Какие проблемы обуревают эту замечательную головку? — Барский принялся за еду.
— Как ты угадал, что обуревают?
— Военная тайна. — Еще в постели Евгений понял, что Лидия не в форме. Она была слишком сосредоточена на чем-то постороннем.
Сама Терехова не притронулась к еде. Ей было достаточно ужина в ресторане.
— Ну, так что случилось? — чуть заглушив голод, вновь спросил он.
— Случилось...
Она в подробностях пересказала перипетии минувшего вечера. По мере изложения Барский становился все более мрачным. Несколько раз бросал на нее тревожные взгляды, нервно дернул плечом.
— Все? — после паузы спросил он.
— Теперь все.
— Да-а...
Она внимательно следила за Евгением, пытаясь понять, что кроется за его нахмуренным взглядом.
— Можно позвонить?
Она пожала плечами.
— Выйди. — От его прежнего игривого тона не осталось и следа.
Лидия встала и плотно затворила за собой дверь кухни. Разговор был долгим и, как она поняла по доносившимся репликам, тяжелым. Лидия не находила себе места. Нервно курила, дважды прикладывалась к коньяку. Но коньяк не успокаивал, не расслаблял.
Барский появился угрюмый и задумчивый.
— Ну?
Он мотнул головой. Молча взял пачку, выщелкнул сигарету.
— Прорвемся. — Глубоко затянувшись, он подошел к окну. — В этой жизни не бывает безвыходных положений.
— Мне трудно судить, ведь я не владею полной информацией.
— И это хорошо. Ошибается тот, кто верит, что знание — великая сила. Незнание — вот та сила, которая движет энергичными людьми...
— По-моему, это ложная теория...
— А пословицу «Меньше знаешь — крепче спишь» слышала?
— Я всегда сплю крепко.
— Ой ли! Ну, тогда позволю себе некоторую вольность. Не знаю, но мне кажется, что тебе было бы неплохо кое-что узнать.
— А надо ли?
— Это надо не тебе. Это надо мне. Если со мной что-нибудь случится...
— А если со мной?
— Тогда это не будет иметь никакого значения. — Он стоял к Лидии спиной, и понять смысл его слов было невозможно. — Извини. Но если что-нибудь случится со мной, ты будешь единственным человеком, кто владеет всей информацией. Как распорядиться — решишь сама. Как совесть подскажет. Но думаю, что...
— Промолчу?
— Я сказал — как совесть подскажет... — Он обернулся. Такой тоски в его ярких и лучистых глазах она никогда не видела. — А теперь слушай. Наверное, ты и без меня понимаешь, что нынешнее роковое стечение обстоятельств создало непростую ситуацию. Деньги, которые нужны именно завтра, должны были решить одну весьма щепетильную проблему. Как бы тебе это объяснить...
— Я понятливая.
— Ну тем более... Короче, ты, наверное, знаешь, что такое приватизация.
Она криво усмехнулась.
— Вижу, что понятливая. Так вот. Приватизация бывает разная. Можно приватизировать киоск, можно магазин, а можно и крупный завод. И форма приватизации — извини, я объясняю примитивно, но так надо — тоже разная. Можно просто, а можно и через аукцион...
— Последнее время все решается через аукционы...
— В этом и проблема. Аукцион непредсказуем. На нем сталкивается множество интересов... И кому достанется объект, это еще вопрос. Но есть ход простой и понятный даже идиоту.
— Деньги?
— Скажем жестче — взятка. Большая упитанная взятка. Для большого упитанного кота-бюрократа. И тогда фирма или предприятие снимается с этого самого аукциона...
— И миллион нужен для этого?
— Именно. Одного скромного миллиончика достаточно, чтобы решить стратегическую задачу. Но сложность в том, что дорого яичко к светлому дню. То есть завтра.
— Почему именно завтра?
— Потому что именно завтра будет утверждаться список предприятий для аукциона. Есть деньги — и фирма пропадает из списка. Нет...
— Фирма того стоит?
— Ты про бывший сто тридцать пятый завод слышала?
— Но это же оборонка!
— Была оборонка... Хотя таковой и осталась... Там ширпотреба ныне больше, чем ракет в стране. Но фирма казенная... Перспективы ее — во-о! А ум приложить некому.
— Так ведь это колоссальный масштаб! — Такого размаха Терехова не ожидала. Предприятие-монстр имело десятки филиалов по России, в нем были сосредоточены самые передовые технологии. Дефицит рабочих мест в области не дал разбежаться рабочим, техникам, инженерам. Отток был, но большинство людей боялись выйти за стены завода. Сейчас предприятие лежало на боку, однако его значение и авторитет не были утрачены. — Как же оно вообще попало в разряд приватизируемых?
Барский потер пальцами.
— Золотой ключик.
— Наверное, очень большой?
— Сообразно должности.
Теперь для Лидии многое стало на места. Хорошо еще, что она не рассказала про Монитора и его условия. Как все это мелко по сравнению с замыслом Барского. Как пошло! В случае провала операции ей придется искать себе работу... Впрочем, «страшная тайна» Германа может стать неплохим пособием по безработице.
— Что теперь можно сделать?
— Нам — вряд ли что удастся. Но есть люди более великие, чем мы... И больше нас заинтересованные.
— А они-то что могут сделать? Ведь деньги у чекистов...
— Могут даже чекистов заставить «не жевать сопли». Если деньги у них, можно простимулировать саму операцию.
— То есть? Ведь там заложники...
— Это мы заложники! Мы! Ты поняла? И мне плевать на всех других. Их много, а я один. И ты одна! Но если все сорвется — я их размажу...
Вчера Лидия не поверила, что такое возможно, но, включив утром телевизор, поняла, что Барский не врал. Это стало ясно с первых слов комментатора. Диктор в подробностях рассказывал о ходе операции, которая по-прежнему находилась в стадии выжидания. Фактически ничего не происходило, шли переговоры. Но тон, с которым все это излагалось, был какой-то ернический. Мелькнули знакомые лица депутатов. Они говорили что-то умное, но, как всегда, невнятное. Смысл был простой: довели страну, даже чекисты не в состоянии освободить людей... Лидии стало ясно, что сейчас все делается для того, чтобы заставить руководство операции пойти на решительные действия. Где-то разыскали родственников заложников, пожилая женщина плакала перед камерой, рассказывала, как больна ее дочь, находящаяся сейчас в руках бандитов. С особым цинизмом репортер наезжал на руководителей операции, которые запретили доступ к месту события.
