— Всем срочно покинуть зону взрыва! — командовал в мегафон начальник УВД. Всем срочно покинуть зону взрыва!
Последние запоздавшие споро бежали по пашне, петляя в поисках наиболее безопасного места.
— С Богом! — Олег махнул рукой.
Раскатистый взрыв тряхнул землю. Когда рассеялись клубы пыли, бойцы рванули в бункеру. Крыша была разворочена, металлическая дверь, сорванная с петель, лежала в двадцати метрах на пашне. От нее шел пар.
Бойцы буквально проваливались в глубь коллектора. Первый дал длинную очередь. Так, по привычке. Если внизу кто и уцелел, то для того, чтобы привести его в чувство после взрыва, потребовалось бы время. А может, уже и не потребовалось бы...
Олег попытался двинуться вслед за бойцами, но Гусаков остановил его:
— Не суетись, не царское это дело.
Своей рассудительностью Гусаков определенно подкупал. От него исходила какая-то эманация уверенности. Даже в этот откровенно критический момент он не суетился, не поддавался азарту. «Вот что значит провинциал! Разные ритмы, разные темпераменты», — оценил Соколов.
— Сейчас надо собрать всех заложников, определить, не дай Бог, потери...
— Молись, — буркнул Гусаков. — Потерь, судя по всему, нет. Вон твой Адмирал с ними работает.
«Работает» — это было сказано чересчур сильно. Группа женщин обступила Адмирала. Они жестикулировали и о чем-то громко рассказывали. Некоторые плакали, Одна пожилая женщина рыдала в голос. Адмирал вертел головой и что-то невразумительно мычал. Было не очень понятно, кто с кем работает. Инициатива явно исходила от женщин.
— Адмирал, кончай базар! — Олег вмешался в процесс. — Всех в машины! Оказать первую помощь. Накормить, напоить, дать отдохнуть. Потом опросить.
— А вещи? — толстенная тетка поперла на него неохватной грудью.
Олег пожал плечами. Вещи медленно догорали.
— Господи, вас ведь только-только от смерти спасли. Из рук преступников вырвали... Вы сейчас в этом самом автобусе могли бы дымиться! — Сил спорить и убеждать уже не оставалось. Свой монолог Олег произнес вялым, усталым голосом. — Потом, все потом.
— То есть как это потом?! — Тетка сама едва не полыхала от гнева. — Сначала бандиты, потом вы как бандиты... И-и-и... — завыла она.
— Адмирал, ты слышал, что я сказал? — Соколов отвернулся. Понимал, что гнусно, что не по-человечески, но продолжать этот разговор он не мог. Полемика воспаленных интеллектов — самая бессмысленная. Олег двинулся к бункеру.
Взорванный лаз был окружен бойцами.
— Что там?
— Три трупа. — Боец что-то высматривал в глубине, подсвечивая себе фонарем. — Сейчас их подтащат...
— Отставить. — Олег оттолкнул от дыры бойца. — Отставить, — крикнул он внутрь. — Пусть лежат как лежат. Позови прокурора.
Но прокурор был рядом. Он с полуслова понял все. Олег страховался. Надо было задокументировать все с точностью до микрона. Важно было установить не только причину смерти, но и ее обстоятельства. Все неясности должны быть устранены сразу. В противном случае вокруг события будут наворочены груды лжи и домыслов. Ложь пойдет плавать по свету, обрастая ракушками дезы. Олег намеренно дистанцировался от процесса документирования. Есть прокуратура, пусть они и выясняют объективную реальность. Пусть они комментируют, дают оценки. Их слово — им отвечать. Наше дело — отвечать за сотворенное. Каким бы тяжким оно ни было.
Через несколько минут внутрь лаза скользнули криминалист и следователь.
— Ну что? Мы чужие на этом празднике жизни? — Олег устало повернулся к Гусакову.
Тот пожал плечами.
— Заложников увезли. Сейчас накормят, потом опрос. Следователь работает.
— Автобус горит, денег нет...
— Еще не вечер.
— Это как сказать.
— Что ты паникуешь? Люди живы, террористы убиты... Все по схеме.
— Что-то пропажа денег плохо в нее вписывается.
— Опять паникуешь! Я же сказал, еще не вечер. — Гусаков стоял на своем. От него исходила все та же эманация уверенности. Олегу стало неловко. — Сейчас всех поднимем, блокируем район. Команду на то, чтобы установить четвертого, я уже дал. В управлении подробная справка, фотографии...
— Ловко ты! — усмехнулся Олег. — Не ожидал.
— А что ожидал? Что мы тут, в провинции, лаптем щи хлебаем? Сам говорил — мастерство не пропьешь. Поехали в Контору. Тебе нужна пауза, а то в мозгах у тебя порох, мед, говно и гвозди...
— Поехали, — махнул рукой Олег.
— Стой. — Гусаков посмотрел на него в упор. — Прости, старик, но я сейчас скажу что-то важное. — Он поморщился. — Извини, если скажу не в кассу. Ты сейчас устал. Ты и твои парни сделали все, что могли. Может, дальше больше. Слушай! — Он остановил попытку возразить. — Слушай, я больше не повторю. Вы, а точнее ты, сделал все, что мог. Я тебя наблюдал в деле. Мне учиться и учиться. Наверное, кто-то видел, но ничего не понял. Но я-то знаю, как функционирует наш аппарат. У тебя не аппарат, а совершенная машина. — Гусаков перевел дух. — Запомни и не кори себя. Ты сделал все, что мог. Я преклоняюсь перед тобой...
— Кончай! Что ты меня отпеваешь? — Олег скривился. Он устал. Сейчас ему было не до откровений.
— Я не знаю, но, может быть, и отпеваю тебя, — Гусаков отвел взгляд. — Второй раз, как я уже сказал, не повторю. Что бы ни случилось — знай: ты сделал все, что мог.
— Все? Поехали.
В машине Олег вырубился. Он не видел, как они продрались сквозь строй журналистов, злых и недружелюбных. Как журналисты рвали и метали оттого, что какой-то руководитель операции не дал им увидеть то, что они хотели. Он унизил их своим невниманием, пренебрежением... Теперь они этого ему простить не могли. Пусть даже он четырежды прав. Пусть даже победителей не судят.
Здесь судят всех. И чем выше человек держит голову, тем больше ему достается.
Как говорил когда-то Дед: «Это в цивилизованном обществе живут по принципам театра — самые дорогие места в партере. Наше общество живет по законам курятника — чем выше сидишь, тем меньше на голову гадят. А опер не может сидеть высоко, он должен стоять на земле, иначе он не работник. А потому от его сноровки зависит, насколько чистой будет его голова».
Олег проснулся, словно от толчка. Он лежал, укрытый серым армейским одеялом, на диван-кровати в комнате отдыха Гусакова. Как приехали, как прошли в кабинет и как он прилег, Олег помнил смутно. Огромные напольные часы в отреставрированном фанерном футляре мерно качали круглым начищенным маятником. Как у него в кабинете. Сумеречный фиолетово-серый свет пробивался сквозь неплотно прикрытые гардины.
«Который час?» — Олег машинально бросил взгляд на свои часы. Улыбнулся. Деревянный истукан показывал без пятнадцать шесть. Он обвел глазами комнату, вернее, то, что таковой называлось. Узкий, вытянутый, отрезанный от самого кабинета пенал был тесен и нелеп. По замыслу его создателей, в нем было все необходимое. Начищенный, но запылившийся самовар на журнальном столике. Накрытое салфеткой сооружение из чашек, сахарницы, заварного чайника и печенья. Холодильник, содержимое которого можно было угадать с трех раз — полупустая бутылка «боржоми», скрюченный сыр на корочке белого хлеба и банка тушенки.
