Пухнарю ноги свело. Так вдруг захотелось ему оказаться с Мариночкой в одной баньке, сначала напариться, а потом уже и все остальное. Для этого нужно было ехать в Новокурск. А почему нет? Стволы у них есть.
— Значит, мы Горлача грохнули. Кто там теперь за него?
— Жук стал.
— Где он?
— Ты его сейчас завалил.
— Кого еще завалить надо? Сколько вас в кодле?
— Есть пацаны.
— Кто, где? Ты ведь жить хочешь?
— Да, хочу. Я много чего знаю, — пролепетал Чаек.
— Всех сдашь.
— Не сдам. Расскажу!
— А что за Вереса можешь сказать?
— За Вересова?… Он Шумакова с места сдвинул.
— А его самого кто сдвинет?
— Жук собирался. Сначала с тобой, сказал, надо разобраться, а потом уже с ним.
— А то мы за него вдруг подпишемся, да?
— Ну да.
— Слыхал, братан! — Пухнарь подмигнул Туку. — Мы для Вереса крыша.
— А то!
— Так ему и скажем. Но сначала с недобитками нужно решить. В Новокурск двинем.
— Когда?
— Да прямо сейчас. — Пухнарь любовно провел пальцами по кожуху своего «ТТ».
Время еще не позднее. К темноте они могут быть уже на месте, за ночь решат проблему с недобитками, зачистят поле для своей игры. Потом он возьмется за Мариночку. Может, этим утром ее и обиходит.
Глава 4
Мартеновские печи безнадежно устарели. Селиванов рассказывал, почему их нужно закрывать и взамен ставить дуговые печи, но Василиса слушала его невнимательно. В ней самой пылала печь, в груди огонь, в трубах дым. Всему виной был сам Селиванов.
Леонид Геннадьевич не заигрывал, даже не прикасался к ней, но именно эта его безучастность и вызывала томление в ее душе. Приятный, можно даже сказать, сексуальный голос усиливал волнение Василисы. Он сидел так близко!..
— Затраты на производство в мартенах и дуговых печах примерно сопоставимы, но эффективность последних выше. Там применяется намного более совершенный способ разливки стали. Василиса Константиновна, вы меня слушаете? — мягко спросил Селиванов.
— Да, конечно, — медленно проговорила она, затуманенно глядя на него. — Разливка стали производится намного более совершенным методом.
— Он выгоден и в плане загрязнения окружающей среды, — проговорил Селиванов, взял паузу, внимательно глянул на нее.
— Да, наверное, — сказала она, все так же находясь под впечатлением.
Чугун, сталь — все это хорошо, но ей хотелось чего-нибудь совсем уж романтического, глубокого, но не менее горячего. Она точно знала, что Селиванов мог бы ей это дать.
— Вам не интересно, — сказал он и нежно улыбнулся.
— Мне все интересно. — Василиса охмелела от волнующего предчувствия.
— Может, я смогу оживить наш разговор?
Селиванов не шевелился, но девушке вдруг стало казаться, что его лицо приближается к ней. Василису это почему-то не пугало.
Когда их губы вдруг соприкоснулись, она ощутила сильный толчок снизу. В ней тут же возникло чувство полета, которое забросило ее на самую вершину рельсовой дороги, висящей над землей. Его рука легла на ее талию, пальцы мягко прижались к ребрам, медленно поползли вверх. Василиса ощутила себя в шаткой вагонетке, которая вот-вот должна была сорваться.
Вместе с вагонеткой под откос унесется ее жизнь. Даже если Матвей ничего не узнает, то она не сможет спокойно жить с тяжким грехом на душе. Да и как можно лечь под чужого мужчину?
Василиса оттолкнула Селиванова, вырвалась из его объятий, глянула на него гневно, но с учетом смягчающих обстоятельств.
В конце концов, она сама захмелела от его присутствия, а он всего лишь воспользовался этим. Вернее сказать, попытался это сделать.
— Извините! — В его голосе звучала привычная интеллигентная мягкость, но при этом он смотрел Василисе в глаза.
В его взгляде не было раскаяния. Он ничуть не сомневался в правильности своего решения, и эта внутренняя твердость снова подействовала на Василису как магнит. Она с немалым трудом смогла отшагнуть от Селиванова, от греха подальше. Он как раз собирался повторить пройденное. В этот раз Василиса могла и не устоять.
— Больше так не делайте, — сказала она и подняла руку, чтобы поправить сбившуюся прическу.
В этот момент кто-то попытался открыть дверь в кабинет, которая почему-то оказалась запертой. А ведь это мог быть Матвей.
Василиса встрепенулась, бросилась к двери, зачем-то застегивая верхнюю пуговицу на блузке. Она спешила, пуговица соскальзывала с пальцев, не лезла в петельку, зато с дверью заминки не вышло.
За порогом действительно стоял Матвей. Могучий, суровый и мрачный. Ирония не освещала его изнутри. В глазах стоял самый простой вопрос. Почему дверь на замке?
Вслух он ничего не сказал. Василиса посторонилась. Матвей неторопливо переступил порог.
— А мы тут переход с мартенов на электрические дуги обсуждаем, — пролепетала она, остро ощущая свою беспомощность.
Матвей остановился посреди кабинета, вперил взгляд в Селиванова.
— И что? — тяжело спросил он.
— Нужно переходить, — сказала Василиса и закашлялась, потому как от волнения у нее запершило в горле.
— Переходите. — Матвей продолжал смотреть на Селиванова.
Тот не выдержал, направился к выходу.
— Я подготовлю обоснование, — сказал он, через силу выдавливая из себя слова.
— Да, конечно, — проговорила Василиса, с тревогой наблюдая за Матвеем.
Селиванов как раз проходил мимо него. Он легко мог схватить его за шиворот, швырнуть на пол или ударить носом об стол, но как будто не замечал. Матвей смотрел на стол с таким видом, как будто Василиса сидела на нем, задрав юбку, а Селиванов пыхтел у нее между ног.
Василиса торопливо закрыла дверь, порывисто схватила Матвея за руку.
— Ничего не было. Ты напрасно думаешь!..
— Что я думаю? — Он повернул голову и хлестнул ее взглядом так резко, как будто влепил пощечину.
— Дверь закрыта, мы тут вдвоем, — пробормотала она, не чуя под собой ног.
— И что?
— Ты ведь можешь подумать…
— А ты можешь? С этим?… — Матвей кивком показал на дверь, за которой скрылся Селиванов.
— Нет, конечно. Дверь сама закрылась.
— Сама?
— Я точно не могла этого сделать.
— Значит, сама. — Матвей заставил себя улыбнуться.
— Ничего не было и быть не могло! Я говорю правду. — Василиса клятвенно приложила руку к груди.
